Дж.Робертс. Черчилль, Рузвельт и Сталин: роль личностного фактора в успехах и неудачах Великого Альянса.

ЧЕРЧИЛЛЬ, РУЗВЕЛЬТ И СТАЛИН: РОЛЬ ЛИЧНОСТНОГО ФАКТОРА В УСПЕХАХ И НЕУДАЧАХ ВЕЛИКОГО АЛЬЯНСА

Часто говорят, что Великий Альянс был вынужден существовать в противостоянии Гитлеру и развалился, как только нацистская Германия потерпела поражение. Но ни формирование Великого Альянса, ни его распад не были неизбежны. Оба были результатом личного выбора, сделанного руководителями альянса. Без Черчилля, Рузвельта и Сталина не было бы Великого антигитлеровского альянса в том смысле, в каком мы воспринимаем этот термин сегодня. [1]

Гитлер представлял страшную угрозу существованию Британии и Советского Союза, а для США — перспективу вечного конфликта. Британия были в состоянии войны с Германией с сентября 1939 года, и не удивительно, что три государства образовали военную коалицию, когда Гитлер напал на Советский Союз в июне 1941 года, а затем, в декабре, объявил войну США. Но образовавшийся в ходе войны Великий Альянс был гораздо большим, нежели сформированной из соображений выгоды военной коалицией: он означал далеко идущее политическое, экономическое и идеологическое сотрудничество. В основе этого сотрудничества лежало взаимодействие глав трёх государств: без личного союза Черчилля, Рузвельта и Сталина — большой тройки, как их называли во время войны — Великий Альянс был бы мёртворождённым или рухнул под давлением противоречий и вызовов. Именно большая тройка обеспечила выживание англо-американо-советской коалиции в первые, трудные годы войны, приведшей к концепции Великого Альянса мирного времени, призванного обеспечить мир и безопасность для всех государств.

Крах Великого Альянса после Второй мировой войны был результатом провала послевоенного курса тройки лидеров — Сталина, Трумэна и Эттли, которые не смогли продолжить сотрудничество своих военных предшественников. Следует признать, что контекст послевоенных отношений был до некоторой степени сложнее, чем во время войны, но эти проблемы не являлись непреодолимыми. Основным отличием стало отсутствие доброй воли на высшем уровне альянса, а также неспособность лидеров к урегулированию противоречия во взглядах и интересах в условиях мира так же, как это было во время войны.

Началом конца Великого Альянса стало не поражение Гитлера, а смерть президента Рузвельта в апреле 1945 года. Если бы Рузвельт закончил свой четвёртый срок полномочий, перспективы Великого Альянса были бы более оптимистичными. Именно Рузвельт сдерживал сторонников той части администрации, которая стремилась занять более жёсткую позицию на переговорах с СССР. Его преемник, Трумэн, гораздо охотнее Рузвельта прислушивался к их мнению [2]. Результатом были резкие слова и растущее подозрение с обеих сторон. Начало такому жёсткому разговору было положено уже на первой встрече министра иностранных дел СССР Вячеслава Молотова с президентом Гарри Трумэном в апреле 1945 года. Важность этой знаменитой встречи была сильно преувеличена, не в последнюю очередь самим Трумэном, который в мемуарах вспоминал, как в конце его разговора с Молотовым советский дипломат пожаловался, что с ним в жизни никогда так не разговаривали. «Выполняйте соглашения, и разговор будет другой», — ответил Трумэн.

Яблоком раздора в споре послужил политический состав польского правительства, и, конечно, в ходе переговоров имели место жёсткие высказывания. Однако Молотов, который выдерживал театральность Гитлера в Берлине в ноябре 1940 года, вряд ли мог прибегнуть к замечаниям такого рода. Этого и не было зарегистрировано ни в американских, ни в советских докладах о встрече. Кроме того, спор по вопросу Польши вскоре был урегулирован. Но тон, в котором шли первые переговоры Молотова и Трумэна, был предвестником грядущего холодной войны. [3]

Рузвельт и Сталин питали друг к другу высшей степени взаимоуважение. Когда стало известно о смерти Рузвельта, Сталин выразил свою скорбь, что было редкостью для него. Отношения Сталина с Черчиллем оставались менее устойчивыми: британский премьер был непостоянной личностью с сомнительной репутацией воинствующего антибольшевика. Тем не менее, с точки зрения внешней политики, Сталин хотел, чтобы консервативный Черчилль победил на Британский всеобщих выборах в 1945 г., и был потрясен, когда тот проиграл и не вернулся на Потсдамскую конференцию. Сталин вступил в публичный конфликт с Черчиллем после его Фултонской речи в марте 1946 года, но при этом оба они никогда не теряли симпатии, которую испытывали по отношению друг к другу со времён войны. В январе 1947 г. Сталин говорил фельдмаршалу Монтгомери, что «у него навсегда остались самые счастливые воспоминания о работе с ... великим военачальником Британии», на что Черчилль отвечал: "[ваша] жизнь дорога не только для вашей страны, которую вы спасли, но и для дружбы между Советской Россией и англоязычным миром». [4]

Социальное происхождение, личностные качества, политические пристрастия, стиль руководства и методы работы Черчилля, Рузвельта и Сталина были очень разными. Но у всех них есть одна важная общая черта: они имели огромный политический опыт и придавали большое значение личным отношениям. Как утверждал Фрэнк Костильола,

Реакция большой тройки на кризис и военные проблемы была в целом одинакова: каждый облачался в мантию главнокомандующего, тем самым концентрируя, централизуя и персонализируя принятие как военных, так и политических решений, и лидерство. Это имело решающее значение для их способности формировать характер и контролировать направление курса Великого Альянса. [6]

Как Верховный Главнокомандующий, Сталин был самым активным из трёх в разработке военной стратегии и руководстве боевыми операциями. Сталин был главой Ставки (Ставка Верховного Главнокомандующего), наркомом обороны и председателем Государственного Комитета Обороны. Он подписывал все важнейшие военные директивы и командные решения. Главнокомандующий британскими вооружёнными силами был король Георг VI, но Черчилль был министром обороны, а также премьер-министром, игравшим весомую роль в определении военной стратегии. Он также проявлял большой интерес к деталям военных действий. Рузвельт был главнокомандующим американскими вооружёнными силами и осуществлял своё влияние через Объединённый комитет начальников штабов, возглавляемый его личным представителем адмиралом Леги. Также важной возможностью для Рузвельта контролировать военное дела были его тесные рабочие отношения с начальником штаба, генералом Джорджем Маршаллом. У Черчилля были аналогичные взаимоотношения с фельдмаршалом Аланом Бруком, главой Имперского генерального штаба. Самыми близкими военными советниками Сталина были его заместитель как Верховного Главнокомандующего Г.К.Жуков и начальники Генштаба Красной Армии во время войны: Борис Шапошников, Александр Василевский, и Алексей Антонов. [7]

В политической сфере Большая тройка доверяла приближённым, которые представляли их на самых важных и конфиденциальных переговорах и действовали в качестве суб-архитекторов Великого Альянса. Молотов готовил переписку Сталина с Черчиллем и Рузвельтом, выполнял важные дипломатические миссии в стране и за рубежом и выступал в качестве его заместителя в переговорах тет-а-тет с англичанами и американцами. Сталин нечасто встречался с иностранцами без Молотова. [8]

Гарри Хопкинс был главным дипломатическим советником Рузвельта и его личным посланником на решающих встречах Черчилля и Сталина. Ещё одной важной фигурой был Аверелл Гарриман, координатор Рузвельта по ленд-лизу в Лондоне и, с октября 1943 года, посол США в Москве. Черчилль, как правило, держал свой собственный совет и предпочитал его работу дипломатии, которая велась через посредников. Во время войны он проехал более 100.000 миль, встретившись 11 раз с Рузвельтом, дважды со Сталиным, а также присутствовал на Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференциях. Министром иностранных дел Черчилля был Энтони Иден, с которыми он имел давние связи, в том числе и в качестве союзника в борьбе против англо-французской политики умиротворения в 1930-е годы. Именно Иден встретил Сталина в декабре 1941 года, когда имел место первый разговор с советским лидером о перспективах послевоенного устройства мира. На протяжении всей войны Иден проводил детальные переговоры с советскими и американскими коллегами, в первую очередь на Московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 года. [9] Порой отношения Идена с боссом были колкими, но он был незаменим для Черчилля так же, как Хопкинс был незаменим для Рузвельта, а Молотов — Сталина.

Было кое-что ещё, объединяющее Черчилля, Рузвельта и Сталина: все они верили в роль великого человека в истории и считали себя вестниками судьбы, призванными предохранить свои страны от катастрофы. Гитлер был о себе такого же мнения, но, в отличие от него, большая тройка не представляла собой эго- или мега-маньяков, коим являлся нацистский диктатор. Они были готовы разделить друг с другом всеобщее вниманием в истории. Такая снисходительность была необходима для гармоничных отношений, которые развивались между ними в дальнейшем в ходе войны. Таким образом, начальные трудности Великого Альянса были преодолены.

Первый вызов будущему Великому Альянсу был брошен, когда Гитлер вторгся в Советский Союз 22 июня 1941 года. В тот же день в ходе радиотрансляции Черчилль пообещал оказать однозначную поддержку СССР в борьбе с Гитлером. «Русская опасность — наша опасность», сказал он своим слушателям. В конце июня британская военная миссия прибыла в Москву. Восьмого июля Черчилль направил Сталину личное послание, в котором говорилось, что Великобритания окажет Советскому Союзу столько помощи, сколько будет возможно. Это было первым письмом из 500 сообщений, составляющих их переписку со Сталиным во время войны. [10] К 12 июля Великобритания и Советский Союз подписали соглашение о совместных действиях в войне против Германии и пообещали, что ни одна из сторон не будет проводить сепаратные переговоры с Гитлером о перемирии или заключении мирного договора.

Хотя и было предсказуемо, что Великобритания сделать всё, чтобы подогреть советское сопротивление Гитлеру, публичный энтузиазм Черчилля в вопросе союза со Сталиным вызывал немалое удивление. И это — после длительной истории антагонизма в англо-советских отношениях, которая восходит ещё к вмешательству Великобритании в Гражданскую войну в России. В 1920-е Великобритания и Советский Союз вели то, что некоторые историки называют ранней холодной войной [11] . В 1930-е годы советские усилия по содействию коллективной безопасности против нацистской Германии были загнаны в угол британскими потаканиями Гитлеру. Когда трёхсторонние переговоры Советского Союза с Англией и Францией оказались слишком проблематичным в 1939 г., Сталин обратился к возможности сделки с Гитлером. Под эгидой советско-германского пакта 1939 — 1941 гг. проходило обширное немецко-советское сотрудничество, которое косвенно способствовало войне Гитлера на западе.

Черчилль выступал против британского попустительства политике Гитлера — факт, сформировавший в советских глазах его положительный образ — и приветствовал советскую оккупацию восточных территорий Польши (Западной Белоруссии и Западной Украины), утверждая, что это было многим лучше немецкой оккупации. Тем не менее, во время советско-финской войны 1939 — 1940 годов, Черчилль был горячим сторонником союзной экспедиции с целью оказать помочь осаждённым финнам. Такие действия, по всей вероятности, привели бы к войне СССР с Западом в Скандинавии. К счастью, советско-финское перемирие было подписано прежде, чем экспедиция была начата. После того, как Черчилль стал премьер-министром в мае 1940, он пытался внести разлад во взаимоотношения Сталина и Гитлера, но безрезультатно. До того, как идея мирных отношений с Германией потерпела крах, Сталин решительно держался на расстоянии от Великобритании. [12]

Черчилль стремился поощрять и поддерживать борьбу против Гитлера, но он был настроен скептически в отношении возможности Советского Союза пережить натиск Германии. Как и большинство его советников, он не хотел направлять СССР слишком много помощи, опасаясь, что всё будет впустую, или она окажется захвачена немцами. Но точка зрения Черчилля изменилась после того, как он стал свидетелем непоколебимого советского сопротивления, и он начал активно поддерживать идею оказания помощи Советскому Союзу. [13]

Рузвельт тоже был окружён советниками, которые думали, что летом 1941 г. немцы одержат победу над СССР. Тем не менее, уже 24/25 июня он объявил, что его администрация готова предоставить помощь Советскому Союзу и постановил, что Закон о нейтралитете не лишает Советы возможности закупать военное снаряжение в Соединённых Штатах. Важно отметить, что в конце июля Рузвельт направил доверенное лицо, советника Гарри Гопкинса, в Москву. В ходе встреч со Сталиным Гопкинс пообещал американскую помощь и спросил о конкретных пожеланиях Советского Союза. На протяжении всей войны Рузвельт проводит последовательную беспристрастную политику по оказанию помощи Советскому Союзу. Поскольку СССР нёс на себе бремя боевых действий, он заслуживал столько военной помощи, сколько мог получить, и Рузвельт сопротивлялся давлению, отказываясь связывать эту помощь с политическим или иными уступками со стороны Советов. С точки зрения Рузвельта, не было никакого способа выстроить отношения со Сталиным или обеспечить долгосрочный советско-американский альянс. [14]

После возвращения Хопкинса из России, Черчилль и Рузвельт направили Сталину совместное послание с предложением провести в Москве конференцию для обсуждения союзнических поставок в СССР. [15] Это произошло в конце сентября. Гарриман представлял Рузвельта, а министр авиационной промышленности Бивербрук, будучи решительным сторонником помощи России, представлял Черчилля. Результатом конференции стало подписание подробного соглашения о поставках помощи, с энтузиазмом встреченное советской прессой.

На конференции с Бивербруком и Гарриманом Сталин поставил вопрос о послевоенном сотрудничестве и преследовал эту тему в последующей переписке с Черчиллем. К концу декабря Иден вылетел в Москву. Он не ожидал ничего большего, чем провести обмен мнениями и добиться прогресса в заключении англо-советского договора о союзе в военное время, но был встречен более радикальным предложением. Сталин хотел заключить два соглашения с англичанами: военное соглашение и соглашение об урегулировании послевоенных проблем. Ко второму соглашению добавился бы секретный протокол о реорганизации европейских границ после войны. Ядром секретного протокола было предложение организовать в послевоенный Европе военный альянс для защиты мира с размещением советских военных баз в Румынии и Финляндии, а британских военных баз в Западной Европе. Это было довольно мягкое соглашение о разделе сфер влияния по сравнению со сделками, запланированными Сталиным и Гитлером, но оно продемонстрировало амбиции, которые Сталин имел по отношению к Великому Альянсу даже на этом раннем этапе войны. Но Иден и, в частности, Черчилль, не были готовы вступить в такие переговоры. [16]

Одной из причин спешки Сталина в сделке с англичанами было то, что Соединённые Штаты официально вступили в войну после нападения японцев на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года. То, что с этого момента США были полностью вовлечены в боевые действия, в военном отношении имело огромное значение, но также осложняло политические переговоры, так как американцы были против соглашения о разделе сферы влияния и любых территориальных изменений в преддверии мирной конференции.

Вступление США в войну подняло вопрос о том, ответит ли Советский Союз взаимностью на американскую помощь, вступив в войну с Японией на Дальнем Востоке. Сталин был готов к этому, но вести войну против Японии до разгрома Гитлера было практически невозможно. Несмотря на внутриполитические осложнения, Рузвельт принял решение Сталина и не в последнюю очередь потому, что Германия, с его точки зрения, представляла большую угрозу, чем Япония.

Помимо вопроса о поставках помощи Советскому Союзу, Великий альянс в этот ранний период также беспокоил вопрос Второго фронта.

Сталин начал агитировать за открытие Второго фронта на севере Франции в своём первом послании Черчиллю 18 июля 1941 г. Но англичане не были в состоянии взять на себя ответственность за масштабное вторжение и не хотели рисковать, оттягивая немецкие войска с советско-германского фронта. Когда наступление немецких войск было остановлено под Москвой осенью 1941 г., заинтересованность Сталина в открытии Второго фронта ослабла, так как вырисовывалась перспектива контрнаступления Красной Армии и отступления войск вермахта с территорий СССР. Но вопрос о Втором фронте вернулся в повестку дня после провала Красной Армией зимнего наступления в начале 1942 г. В мае-июне 1942 г. Сталин послал Молотова в Лондон и Вашингтон, чтобы сподвигнуть Великобританию и США принять твёрдое решение об открытии второго фронта во Франции в 1942 году. В Лондоне Молотов смог подписать англо-советский договор о союзе, но он получил только вялый ответ Черчилля, связавшего возможность открытия Второго фронта с наличием ресурсов в достаточном объёме. В Вашингтоне аргументы Молотова в пользу немедленного открытия Второго фронта были встречены с большим одобрением. Американские военные согласились с Советами, что Второй фронт во Франции был лучшим способом уменьшить нагрузку на Красную Армию. Но у руля англо-американского союза стояли англичане, и позиция не изменилась до 1944 года, когда Соединённые Штаты снабжали большую часть союзных войск в Западной Европе, а также поставляли большую часть техники. Молотов смог лишь добиться подписания совместного американо-британо-советского коммюнике о «неотложной задаче создания Второго фронта в Европе в 1942 году», но было ясно, что в ближайшее время ничего не произойдёт.

В долгосрочной перспективе важное значение для Великого Альянса имели беседы Молотова и Рузвельта в Вашингтоне об устройстве и безопасности послевоенного мира. Рузвельт выдвинул идею о международных полицейских силах из трёх или четырёх государств, которые бы способствовали поддержанию мира после войны. Сталин откликнулся с энтузиазмом: «Соображения Рузвельта о защите мира после войны абсолютно благоразумные ... Рузвельт совершенно прав ... его позиция будет полностью поддержана Советским правительством». Это был не последний раз, когда между Сталиным и Рузвельтом возникнет подобное взаимопонимание. [17]

Летом 1942 года немцы возобновили наступательные действия в России и начали кампанию на юге по захвату Сталинграда и советских нефтяных месторождений в районе Баку. Вопрос открытия Второго фронта на западе стал ещё более актуальным. 23 июля Сталин писал Черчиллю, что «в связи с ситуацией на советско-германском фронте, я заявляю самым решительным образом, что Советское Правительство не может терпеть откладывание открытия Второго фронта в Европе до 1943 года». [18]

В то время, как немцы подошли к Сталинграду в середине августа 1942, Черчилль прибыл в Москву с плохими новостями: Второго фронта во Франции в 1942 г. не будет. [20] Сталин был недоволен и обвинил англичан и американцев в неготовности бороться и проливать свою кровь. Его даже не успокоило известие об англо-американской десантной операции в Северной Африке осенью с целью выгнать оттуда немецкие и итальянские войска и захват контроль над подконтрольными режиму Виши французскими колониями в Марокко и Алжире. Черчилль расценил эту операцию как удар в подбрюшье гитлеровской Оси в Средиземноморье и набросал рисунок крокодила (британский премьер был художником-любителем), чтобы проиллюстрировать свою точку зрения. Сталин же был озабочен тем, что Красная Армия уже сошлась в жестокой схватке с пастью этого чудовища. Одним из свидетелей обсуждения был Арчибальд Кларк Керр, посол Великобритании в Москве, который описал эту памятную картину первой встречи между Сталиным и Черчиллем:

Следующее заседание прошло не так хорошо, и первая встреча Черчилля со Сталиным была близка к тому, чтобы закончиться полной катастрофой. Она была спасена долгим неформальным ужином, где они узнали друг друга лично. Разговор варьировался, и общий язык был найден с помощью нового блестящего английского переводчика, майора A.Бирса. То, что они хотели найти друг в друге в ходе беседы, было товарищеским духом, связывающим поглощённых войной людей. Такой близости и товарищества Сталин и Черчилль никогда не ощущали в общении с Рузвельтом. Черчилль покинул встречу, будучи убеждённым, что он установил личные отношения со Сталиным, а Молотов писал советскому послу в Лондоне, Ивану Майскому, что «переговоры с Черчиллем прошли не совсем гладко», но продолжились «последующей обширной беседой в личной резиденции товарища Сталина, давая возможность достичь близкое взаимопонимание с гостем». [22]

Встреча Сталина с Черчиллем убедила его в важности прямых личных отношений с британскими и американскими коллегами и пробудила в нём желание встретиться с Рузвельтом. Но он продолжал размышлять о Втором фронте и, как только наступила кульминация битвы за Сталинград, набросился на своих западных союзников. Третьего октября Сталин сделал сенсационное заявление в ходе интервью с американским корреспондентом в Москве, публично критикуя Великобританию и Соединённые Штаты за недостаточную помощь и отсутствие Второго фронта.

Напряжённость внутри Великого Альянса по вопросу Второго фронта совпала с межсоюзническими спорами о судебных процессах и наказании военнопленных. В октябре британская сторона предложила план, который предполагал послевоенное наказание военных преступников. Советы ответили, призывая к судебным разбирательствам во время войны, в том числе к преследованию Рудольфа Гесса, бывшего заместителя Гитлера, находившегося в плену у британцев с 1941 г. после его драматического перелёта в Великобританию, по итогам которого он планировать заключить англо-немецкое перемирие. Эти факты легли в основу внеочередной телеграммы, направленной Сталиным Майскому 19 октября 1942 г.:

Майский пытался успокоить своего начальника, заявив, что в войне Черчилль ищет лёгкие пути, а не поражение СССР, но Сталин был непреклонен, считая, что «как сторонник лёгкой войны, Черчилль легко попадет под влияние тех, кто преследует поражение Советского Союза, поскольку поражение нашей страны и компромисс с Германией за счёт Советского Союза — это самая лёгкая форма войны между Англией и Германией ... Черчилль сказал нам в Москве, что к весне 1943 англо-американских войска численностью около миллиона откроют Второй фронт в Европе. Но Черчилль принадлежит, кажется, к числу тех руководителей, которые легко дают обещания, чтобы забыть их или просто не выполнить». [23]

Поразительным в переписке Сталина с Майским было то, насколько личными стали его отношения с Черчиллем. Ощущение вероломства витало в воздухе. Но выпады Сталина против Черчилля были объяснимы с политической точки зрения. На этом этапе войны оставались опасения, что одна из сторон Великого Альянса может заключить сепаратный мир с Гитлером. На Западе бытовал страх, что Сталин сократит свои потери и закончит войну с Германией. Сталин подсчитал, что Второй фронт был необходим, чтобы вовлечь Великобританию и Соединённые Штаты в кровавую битву, в которой они не отступят до самого конца.

В разгар Второй мировой войны витало множество слухов о секретных мирных переговорах между Германией и одним или несколькими членами Великого Альянса. Этим историям не находилось подтверждения, но озабоченность Черчилля, Рузвельта и Сталина не рассеивалась до начала 1943-го года. Существовали два важных поворотных момента. Во-первых, требование безоговорочной капитуляции, о котором Рузвельт объявил на конференции в Касабланке в январе 1943. Во-вторых, капитуляция неделей ранее немецких войск, окружённых в Сталинграде. Советская победа под Сталинградом дала понять, что Германия проиграет войну, и что СССР станет доминирующей силой в континентальной Европе. Это изменило баланс сил в Великом Альянсе. Черчилль и Рузвельт были озабочены больше, чем когда-либо, заводя со Сталиным разговор о форме послевоенного мироустройства. [24]

Был ещё целый ряд причин, по которым Черчилль и Рузвельт хотели лично сблизиться со Сталиным: их взгляды на него и на советскую систему в целом в результате войны изменились в лучшую сторону.

В личной беседе Черчилль и Рузвельт называли Сталина «Дядюшка Джо». Сталин, разведка которого всегда знала о том, что говорилось за закрытыми дверями западных союзников, был в курсе задолго до того, как Черчилль и Рузвельт поведали ему об этом на Тегеранской конференции. Это не было надменностью, а, скорее, выражало в какой-то степени нежность. Черчилль и Рузвельт считали, что со Сталиным не просто можно дела иметь, но ему можно и довериться. Он был мудрым и умным реалистом, и любые проблемы советско-западного альянса были результатом пагубного влияния придворных, таких как Молотов, во всяком случае, так они считали. (На самом деле, Сталин придерживался более жёсткой, чем Молотов, линии по большинству вопросов). Сталина Черчилль и Рузвельт считали, скорее, патриотом, а не коммунистом. Иными словами, он был таким, как они. Эта версия культа личности Сталина — которая была довольно широко распространена в западных союзнических кругах — опирается на веру Черчилля и Рузвельта в Великий Альянс и его будущее.

Точно так же среди западных лидеров бытовало мнение, что советская система становилась всё более «нормальной» во время войны: государственный социализм смягчался; общество становилось более терпимым, особенно в отношении религиозных убеждений, что было важным для христианина Рузвельта и Черчилля; Россия стала менее революционный и более националистической и, следовательно, более традиционна и предсказуема в своих государственных устремлениях.

Рузвельт принял этот доброжелательный взгляд на Россию более охотно, чем Черчилль, потому что, в отличие от премьер-министра Великобритании, думал: за исторический антагонизмы в советско-западных отношений ответственны обе стороны. Если бы Советский Союз был полностью интегрирован в мировое сообщество, то стал нормальным государством и ускорил процесс своего сближения с буржуазной капиталистической либеральной демократией. Рузвельт видел сови личные отношения со Сталиным ключом к осуществлению стратегии интеграции и полагал, что у него достаточно хитрости и шарма, чтобы пересадить того в свою лодку и удержать его там. [25]

У Сталина был свой вариант теории сближения: во время войны в передовых капиталистических странах появлялось всё больше от государства социалистического; рабочее движение и левое крыло укрепились; на первых ролях были прогрессивные политики, высказывавшиеся в пользу сотрудничества с Советским Союзом. Черчилль и Рузвельт олицетворяли эти тенденции, и Сталин почувствовал, что может работать с ними в контексте общих интересов в мирное время, а не только во время войны. Это не значит, что Сталин отказался от своей политики или идеологии. Он по-прежнему стремился к распространению социализма в мире и полагал, что история на стороне советской системы. Но он изменил свои взгляды на развитие мирового революционного процесса, который мог развиваться не так стремительно и более вариативно, включая длительный период мирного сосуществования разных социальных систем. Борьба за коммунизм будет продолжаться, но не обязательно будет враждебной Великому Альянсу, по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Сталин неоднократно заострял на этом внимание во время войны, публично и в частном порядке: общие интересы и устремления Великого Альянса являются основополагающими и постоянными. Британия, Советский Союз и Соединённые Штаты были едины в своей решимости победить, а затем обуздать Германию и Японию. Три государства имели общую заинтересованность в процветающем послевоенном мире. Опыт Великого Альянса показал, что для социализма и капитализма возможна совместная работа на общее благо. [26]

Сталин дал знать о своих добрых намерениях, когда роспустил Коминтерн в мае 1943 года. Деятельность коммунистических партий больше не будет диктоваться из Москвы. Отныне каждая сторона будет искать свой собственный национальный путь к социализму. Советское влияние будет осуществляться неформально. В особенности Сталиным, который будет использовать своё влияние для согласования политических задач коммунистического движения с задачей поддержания Великого Альянса в послевоенное время. При следовании подобной стратегии нельзя было избежать проблем — опасность расхождения целей советского государства и коммунистического движения очевидна — но с подобными противоречиями удавалось справлялся ещё с 1920-х годов, когда советская дипломатия и коминтерновские чиновники боролись за влияние на Сталина и Политбюро.

Как только упразднили Коминтерн, Джозеф Дэвис, бывший американский посол в Советском Союзе, прибыл в Москву с особой миссией от Рузвельта. Его целью было убедить Сталина согласиться на встречу с президентом США. Рузвельт был уверен, что если бы встретился со Сталиным лично, то проблемы Великого Альянса можно было решить полюбовно. Сталин в принципе согласился на встречу с Рузвельтом, но точная дата не была согласована из-за насущных военных вопросов. В конце концов, было решено, что Сталин и Рузвельт встретятся вместе с Черчиллем на конференции в Тегеране.

Политический путь к тегеранской конференции проложило англо-советско-американское совещание министров иностранных дел в Москве в октябре 1943 года. Московская конференция ознаменовала переход Великого Альянса от военной коалиции к организации, решающей вопросы послевоенного мира. Соглашения, достигнутые в Москве, включали обязательства по созданию новой организации международной безопасности, которая заменила бы Лигу Наций после войны. Через год были проведены детальные переговоры в Думбартон-Оксе по вопросам создания новой организации, которой было суждено провести свою учредительную конференцию в Сан-Франциско в 1945 году и назвать себя «Организация Объединённых Наций». [27]

В результате тщательно проделанной на конференции в Москве работы, не было никакой потребности в фиксированной повестки дня в Тегеране. Вместо этого имела место неофициальная, открытая беседа, в ходе которой три лидера лучше узнали друг друга и установили модель и динамику трёхсторонних отношений.

Первая встреча Сталина в Тегеране была с Рузвельтом. Они обсудили ряд вопросов — военное положение, послевоенную торговлю, Францию, Китай — и нашли много точек соприкосновения. Взаимопонимание между двумя лидерами продолжило расти в ходе пленарного заседания, на котором они надавили на Черчилля, заставив премьер-министра взять на себя определённые обязательства и обозначить конкретную дату вторжения во Францию. Черчилль сначала сопротивлялся, но затем пообещал, что Второй фронт будет открыт в мае 1944 года. В ответ Сталин согласился атаковать Японию, после победы над Германией.

После соглашения об открытии Второго фронта, переговоры между Черчиллем и Сталиным приняли гораздо более дружелюбный характер. Черчилль согласился со Сталиным в том, что Советский Союз должен иметь порты в тёплых морях и свободный доступ в Средиземное море и Тихий океан. С Рузвельтом Сталин вёл весьма положительную беседу об идее создания международной полицейской организации для контроля над послевоенным миром. Между тремя лидерами был достигнут консенсус по вопросу послевоенного раздела территории Германии. По окончании конференции Большая тройка выступила с заявлением о том, что они встретились с «надеждой и целеустремлённостью» и расстались как «настоящие друзья по духу и цели». [28]

Самым важным решением, принятым в Тегеране, было определение даты открытия Второго фронта. После конференции наблюдалось существенное расширение советско-западного сотрудничества в военной сфере. Отношение Сталина к вкладу своих западных союзников в совместные военные усилия заметно потеплело. В его повестке дня 1 мая 1944 г. он отметил «значительный вклад» наших «великих союзников..., которые открыли фронт против немцев в Италии и оттягивают существенную часть немецких войск от нас, поставляют нам очень ценное сырьё и вооружение, а также учитывая систематические бомбардировки военных объектов Германии, тем самым подрывают её военную мощь». В день открытия Второго фронта 6 июня 1944 г. Сталин направил Черчиллю и Рузвельту свои поздравления в честь высадки союзных войск в Нормандии и несколько дней спустя публично провозгласил «блестящий успех» своих западных союзников, заявив, что «история войн не знает другого подобного шага, гигансткого по ширине и замыслу, и столь же блестящего по исполнению».

Как было решено в ходе встречи в Тегеране, Советы приурочили летнее наступление ко дню открытия Второго фронта. Операция Багратион — кампания по освобождению Белоруссии — была начата 23 июня. Она имела ошеломляющий успех, и к концу июля Красная Армия вступила на территорию Польши и подошла к Варшаве. Предвидя, что Варшава вскоре падёт под ударами Красной Армии, националистическая армия Польши устроила восстание в городе. К сожалению, наступление Красной Армии было остановлено немцами на восточном берегу Вислы. После этого восстание продолжалось в течение двух месяцев, но было жестоко подавлено немцами. Во время битвы погибло 200.000 жителей Варшавы. Город была стёрт немцами с лица земли, а оставшиеся жители изгнаны.

Варшавское восстание привело к обострению отношений между Сталиным, с одной стороны, и Черчиллем и Рузвельтом, с другой. Два западных лидера хотели поддержать восстание, сбрасывая вооружения с воздуха. По мнению Сталина, поставки, в конечном итоге, оказались бы в руках немцев. Он также политически враждебно отнёсся к восстанию, так как, с его точки зрения, оно несло одновременно антикоммунистический и анти-нацистский характер. В конце концов, Сталин смягчился и Советы способствовали пролёту британских и американских ВВС над территорией Варшавы, а также сами стали осуществлять поставки повстанцам. Но было слишком поздно, и польские обвинения в том, что Сталин намеренно остановил Красную Армию на Висле, получили большую поддержку на Западе.

Варшавское восстание часто рассматривается в качестве важного отрицательного поворотного момента в истории Великого Альянса, как первое сражение холодной войны, на кону которого стояло послевоенное политическое будущее Польши. Однако на руководителей альянса последствия восстания оказали лишь временное влияние. После него работа большой тройки вернулась в прежнюю колею.

В октябре 1944 года Черчилль прибыл в Москву во второй раз. В день приезда, девятого числа, он отправился прямо в Кремль на ужин со Сталиным. Прежде, чем они приступили к делу, Черчилль преподнёс Сталину свой портрет.

Знаменитая запись Черчилля об этой встрече была опубликована в последнем томе его воспоминаний о Второй мировой войне в 1954 году:

Хотя Черчилль подчеркнул драматизм момента, британский посол в своём отчёте уловил комичность момента. Черчилль

Более внушительным был Советский доклад, в котором говорилось, что Черчилль «подготовил таблицу. Мысль, которая была выражена в этой таблице может быть лучше сформулирована на дипломатическом языке, потому что, например, американцы, включая президента, будут шокированы разделением Европы на сферы влияния». Позже в разговоре Черчилль вернулся к этому вопросу, заявив, что он «подготовил довольно грязный и грубый документ, который показал разделение сфер влияния Советского Союза и Великобритании в Румынии, Греции, Югославии и Болгарии». В ответ Сталин сказал, что «предусмотренные для Англии 25% Болгарии не гармонируют с другими фигурами в таблице». Он посчитал, что было бы необходимо ввести поправку, предусматривающую 90 процентов Болгарии для Советского Союза и 10 процентов для Англии. «Разговор затем сошёл на «нет», как это часто бывает в разговоре с Черчиллем. Однако Сталин позже повторил, что цифры для Болгарии следует изменить. [31] Когда Молотов и Иден обсуждали этот вопрос, процент влияния в Болгарии и Венгрии доводили до 80/20 в пользу Советов.

Хотя было много споров среди историков о значении так называемого «процентного соглашения», в практическом плане оно сводилось к чуть большему, чем соглашение о невмешательстве Советского Союза в дела Великобритании на территории Греции. Поскольку Советский Союз давно признал, что Греция была в британской сфере влияния, этого не было большой уступкой со стороны Сталина. Болгария, Венгрия и Румыния будут заняты Красной Армией и власть Советов будет распространена на этой территории независимо от бумаги Черчилля. Прецедент с контролем оккупационного режима страны был создан ещё самими англичанами и американцами, когда они вторглись в Италию в 1943 году. Что касается Югославии, её судьбу будут контролировать Тито и его сторонники.

Но тесное сближение в разговорах Черчилля и Сталина по столь судьбоносным вопросам говорило об углублении их личных взамоотношений. Лёгкость в общении между двумя лидерами была заметна и во время их последующих встреч. Черчилль прибыл в Москву не с целью поделить Восточную Европу со Сталиным, а чтобы достигнуть соглашения между Советами и находившимся в Лондоне польским правительством в изгнании. Отношения между Сталиным и ними были подорваны после обнаружением немцами в Катыни в 1943 году массовых захоронений тысяч польских офицеров, расстрелянных в 1940 году НКВД. Сталин отрицал вину, а также настаивал на том, что Западная Белоруссия и Западная Украина останутся частью Советского Союза. В свою очередь, полякам предложили в виде компенсации немецкие территорию на западе. Черчилль поддержал это решение, и когда он и Сталин встретились 13 октября с Миколайчиком, польским премьер-министром в изгнании, оба пытались убедить его принять предложение. Миколайчик был готов согласиться в том случае, если бы смог вносить оговорки по вопросу о границе, оставляя, таким образом, открытым возможность его пересмотра на мирной конференции. Черчилль пытался убедить Сталина в преимуществах такой сделки, утверждая, что если в советско-польский спор вмешаются американцы, это окажет разрушительное воздействие на Вeликий Альянс. В той же беседе Черчилль отметил, что до тех пор, пока в 1943 г. не был упразднен Коминтерн, малые страны Европы опасались советизации. Он сам напомнил, что в 1919 — 1920 годах весь мир дрожал в страхе перед мировой революцией. Сталин ответил, что «мир больше не должен трепетать от страха. Советский Союз не имел намерения организации большевистской революции в Европе». [32]

В ходе своих встреч Черчилль и Сталин также обсуждали будущее Германии, пересмотр Конвенции Монтрё о контроле Турцией черноморских проливов, а также участие СССР в войне против Японии. Никаких конкретных договорённостей по итогам бесед Сталина и Черчилля не последовало, но на протяжении всей встречи была доброжелательная атмосфера, и не было никаких сбоев, подобно имевшим место в ходе предыдущей двусторонней встречи в 1942 году и в Тегеране в 1943-м. Сталин был в хорошем настроении. Он отобедал в британском посольстве, а затем вместе с Черчиллем побывал на балете в Большом театре. Когда Черчилль уезжал 19 октября, Сталин подарил ему декоративную вазу с изображением под названием «С луком против медведя».

Рузвельт чувствовал себя отодвинутым и попросил Сталина разрешить Гарриману тоже принять участие в качестве наблюдателя, однако посол присутствовал не на всех заседаниях и, прежде всего, отсутствовал при обсуждении важнейшего «процентного соглашения». Рузвельт заявил Сталину, что «в этой глобальной войне нет буквально ни одного вопроса, военного или политического, в котором Соединённые Штаты не были бы заинтересованы. Я твёрдо убежден, что мы втроём, и только мы трое, можем найти ответ на нерешённые вопросы. В этом смысле, высоко оценивая стремление г-на Черчилля встретиться с Вами, я предпочитаю рассматривать ваши предстоящие переговоры с премьер-министром в качестве предварительно заседании нас троих». Сталин знал, где располагался центр силы в западной части Великого Альянса, и написал в ответ, что полагал: Черчилль посещал Москву с соглаия Рузвельта. [33] Но Сталин, казалось, был немного раздражёт вмешательством Рузвельта в его взаимоотношения с Черчиллем, и рассказал премьер-министру Великобритании, что президент требовал слишком много прав себе и оставлял слишком мало Британии и Советскому Союзу, которые были, в конце концов, связаны друг с другом формальным договором о союзе, в то время как СССР и США не были. Черчилль разрядил ситуацию, сведя все к шутке, сказав, что они будут обсуждать переговоры в Думбартон-Оксе, но не расскажут об этом Рузвельту!

Именно Рузвельт настаивал на второй встрече Большой тройки. В конце концов, на сроки повлияли выборы и инаугурация Рузвельта на пост президента в четвёртый раз в январе 1945 г. Место её проведения — Ялта — была выбрана Сталиным. Он не любил летать и не был рад поездке в Тегеран, в которой, путь частично, пришлось воспользоваться самолётом. Встреча в Крыму предполагала, что он мог прибыть на конференцию на поезде.

Архив

«Большая тройка» за круглым столом.

Как и в Тегеране, в Ялте встреча Большой Тройки прошла на подъёме. Сталин был доминирующей фигурой на конференции. Причины этого были отчасти связано с властью. Великобритания и Соединённые Штаты вторглись в Германию с запада, но основная тяжесть боевых действий по-прежнему приходилась на Красную Армию, которая уже подступала к Берлину. К этому времени Красная Армия победила или освободила большую часть Центральной и Восточной Европы. Сталину не был достаточно силён, чтобы диктовать условия мира, но он был в состоянии определить и защитить советские интересы. Он главенствовал на заседаниях и по субъективным причинам. Рузвельт был болен — он умер спустя два месяца — а роль младшего партнёра, которую Британия теперь играла в Великом Альянсе, подорвала уверенность и активность Черчилля. Ощущение сталинского влияния во время Ялтинской конференции передаёт письмо сэра Александра Кадогана, главы британской дипломатии, жене:

Приоритетным для Сталина в Ялте было достижение договорённости о будущем Германии, включающая репарации и её расчленение. Несмотря на колебания англо-американской стороны по вопросу репараций, было решено, что СССР получит возмещение от Германии за нанесённый ею военный ущерб в сумме $10 млрд. — это была предварительная договорённость. Однако, в отношении вопроса о разделе Германии Сталин покинул Ялту разочарованным. Предыдущее обсуждение с Черчиллем и Рузвельтом указывали на то, что они поддерживают разделение Германии после войны. В Ялте Сталин потребовал конкретное обязательство по расчленению, но Черчилль и Рузвельт согласились только на создание комиссии для обсуждения вопроса. Из этой дискуссии Сталин заключил, что раздел вряд ли осуществится. После Ялтинской конференции он отказался от политики разделения Германии и стал активным сторонником германского единства.

Рузвельт стремился завершить дискуссию об учреждении преемника Лиги Наций. Большинство вопросов о роли и структуре предлагаемой Организации Объединённых Наций были рассмотрены на конференции в Думбартон-Оксе. Остался, однако, нерешённым вопрос о праве вето для постоянных членов Совета Безопасности — процедуры, на которой настаивал Сталин, необходимой для сохранения единства великих держав в рамках новой организации. Целью, говорил Сталин Черчиллю и Рузвельту, должно стать создание организационной основы в интересах мира на последующие 50 лет. Англичане и американцы остались недовольны тем, что великая держава сможет блокировать обсуждение или независимое урегулирование споров, в которые сами вовлечены, но они согласились с советской позицией по вопросу вето, и этот принцип был прописан в приглашении принять участие в учредительной конференции ООН в Сан-Франциско в апреле-июне 1945 года.

Главной заботой Черчилля было разрешение затянувшегося спора о системе государственной власти в Польше после освобождения. К февралю 1945 вся территория Польши была оккупирована Красной Армией, и, как раз перед Ялтинской конференцией, Советы поставили у власти временное правительство, сформированное прокоммунистическим Польским комитетом национального освобождения (ПКНО). В Ялте Черчилль и Рузвельт пытались убедить Сталина создать более представительное правительство Польши, которое будет включать в себя прозападных политиков от польского правительства в изгнании в Лондоне. Был достигнутый компромисс, согласно которому правительство ПКНО реорганизуют и расширят с «включением демократических деятелей из самой Польши и от поляков за рубежом». В обмен на эту уступку англичане и американцы согласились признать «линию Керзона» в качестве советско-польской границы. Это означало, что территориальные приобретения Москвы под эгидой советско-германского пакта 1939 — 1941 гг. — Западная Белоруссия и Западная Украина — теперь официально признаны западными державами. Было также решено компенсировать Польше территориальные потери на востоке, изменив границу с Германией, хотя вопрос о деталях проведения новой демаркационной линии был на данном этапе оставлен открытым.

Из других решений, принятых в Ялте на тот момент, наиболее важным было конфиденциальное соглашение об условиях Советского участия в войне против Японии. Сталин согласился отменить советско-японский Пакт о нейтралитете (1941 г.) и начать военные действия на Дальнем Востоке спустя два или три месяца после разгрома Германии. В свою очередь, Черчилль и Рузвельт согласились на территориальные уступки в Китае и возврат СССР территорий, утрачены в результате русско-японской войны (1904 — 1905).

С точки зрения общего взгляда большой тройки на устройство послевоенного мира, самым важным документом, подписанным в ходе Ялтинской конференции, была Декларация об Освобождённой Европе. Эта американская инициатива подтолкнула три державы сформировать такое устройства послевоенной Европы, которое было бы основано на представительных учреждениях и свободных выборах, проекта, увязанного с более общими обязательствами по установление международного порядка, который гарантировал бы мир, безопасность и свободу для всех.

У каждого из трёх лидеров было своё понятие свободы и демократии. Концепция Рузвельта основывалась на свободном рынке, в то время как Черчилль был против этой свободы, грозившей разрушить Британскую империю. Сталин был против демократии, которая бы привела к власти профашистские или антисоветские правительства. Вне всякого сомнения, роль Великого Альянса в возвращении к мирному времени были колоссальна. Черчилль позже попытался дистанцироваться от Ялты, представляя себя в качестве предвестника холодной войны, но фактыуказывают на то, что он являлся активным сторонником конференции и того, что было вынесено в повестку дня. После смерти Рузвельта осуждали за наивную веру в Сталина. Существовал миф, что Рузвельт пошёл навстречу Сталину в Ялте и, тем самым, предал Восточную Европу, отдав после войны под коммунистическое господство. Однако Сталин был таким же миротворцем, как Черчилль и Рузвельт. Компромиссы и учёт жизненных интересов других урезали планы в обоих направлениях. Рузвельт не уступал Восточную Европу Сталину, тот уже её контролировал. Вопрос состоял в том, как он будет контролировать эту буферную зону на западных границах Советского Союза. В Ялте было подчёркнуто, что советский контроль здесь безобиден с геополитической точки зрения и возможна идеологическая и политическая конкуренция до той поры, пока не появится угроза безопасности СССР. Эту идею не удалось осуществить не потому, что конференция и сотрудничество большой тройки были неполноценными, а из-за развязанной два года спустя холодной войны. [35]

Выполнение решений Ялтинской конференции столкнулось после её окончания с многочисленными трудностями. Скептики, в частности, указывают на ожесточённые межсоюзнические споры о толковании решения о реорганизации временного правительства Польши. С точки зрения Москвы, было согласовано, что правительство ПКНО будет расширено. Британская и американская стороны посчитали, что в Польше будет сформировано полностью новое правительство. Именно это расхождение во мнениях привело к жёсткой беседе Молотова и Трумэна в апреле 1945 года. Но переговоры вышли из тупика когда Трумэн сделал то, что сделал бы Рузвельт: он послал Гарри Гопкинса в Москву на переговоры со Сталиным. В результате переговоров Гопкинса со Сталиным в конце мая была достигнута договорённость, по которой правительство ПКНО должно быть расширено за счёт включения в него таких прозападных политиков как Миколайчик, ставший впоследствии вице-премьером.

Сталин был очень расстроен, узнав о смерти Рузвельта. Гарриман сообщал: «Когда я вошёл в кабинет маршала Сталина, я заметил, что он, очевидно, глубоко огорчён известием о смерти президента Рузвельта. Он приветствовал меня молча и стоял, держа меня за руку в течение примерно 30 секунд, прежде чем предложить мне сесть». «Президент Рузвельт умер, но дело его должны жить, — сказал Сталин Гарриману — Мы будем поддерживать президента Трумэна всеми нашими силами и всей нашей волей». [36] В ответ Гарриман предложил Сталину отправить Молотова в США, чтобы встретиться с Трумэном и принять участие в учредительной конференции Организации Объединённых Наций, которая, конечно, была любимым проектом Рузвельта. Сталин охотно согласился, и его, должно быть, успокоили отчёты советского посольства в Вашингтоне, в которых говорилось, что Трумэн был преемником дела Рузвельта и сторонником сотрудничества с СССР. Нет никаких доказательств тому, что жёсткие переговоры Трумэна с Молотовым негативно повлияли на отношение Сталина к Великому Альянсу; позиция Запада по польскому вопросу была, в конце концов, хорошо известна. Появление Гопкинса в Москве должно было особенно обнадёжить Сталина, и он подошёл к встрече в Потсдаме с позитивным настроем.

Когда Сталин встретился с Черчиллем и Трумэном на Потсдамской конференции в июле 1945 года, дух Ялты был ещё жив и витал в воздухе. Отношения между СССР и западными лидерами уже не были столь близкими, как у прежней Большой тройки, но общение прошло в приподнятом духе. В политическом отношении конференция прошла столь же успешно, как Тегеранская и Ялтинская. На закрытии конференции Сталин, Трумэн и Эттли объявили, что они «упрочнили связи ... и расширили сферу сотрудничества и понимания», и вновь заявили о своей уверенности в способности установить «справедливый и прочный мир». В конце Второй мировой войны перспективы Великого Альянса были радужны как никогда. Неспособность выполнить обещания — это работа холодной войны. Но это уже совсем другая история.

Опыт Великого Альянса показал, что от лидеров многое зависит, а хорошие личные отношения являются залогом успешного и стабильного сотрудничества. Когда Черчилль, Рузвельт и Сталин объединялись в 1941 году, они не знали, как долго просуществует их союз, и куда он приведёт. Личные контакты трёх лидеров — во время встреч, в переписке и через посредников — убедил их, что они могут работать вместе и доверять друг другу. Временами, доверительные и дружеские отношения переживали непростые времена, но трудности преодолевались, а разногласия разрешались с помощью компромиссов, что свидетельствовало об уважении и учёте сторонами жизненно важных интересов друг друга. Развитие Великого Альянса во время войны невозможно представить без наладившихся личных взаимоотношений Сталина, Рузвельта и Черчилля. Именно отсутствие таких глубоких личных контактов отличало эти взаимоотношения в послевоенное время. Конечно, дефицит личных контактов между лидерами великих держав не объясняет зарождение холодной войны, но, безусловно, проливает на это новый свет.

Clemens, D.S.

Roberts, G.

Costigliola, F.

Overy, R.

Робертс Дж.