М.К.Юрасов. Отечественные историки XIX — первой половины XX вв. о хронике неизвестного нотария Белы III.

ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ИСТОРИКИ ХIX — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ вв. О ХРОНИКЕ НЕИЗВЕСТНОГО НОТАРИЯ БЕЛЫ III

«Деяния венгров» (Gesta Hungarorum) магистра П. сохранились в единственной рукописи второй половины ХIII в. [1], впервые изданной в 1746 г. Й.Г.Швандтнером [2]. Произведение посвящено периоду венгерской истории, получившему впоследствии название «обретение родины» (венг. honfoglalás) и датируемому концом IX — началом Х в., и, отчасти, последующими десятилетиями, когда венгры и пришедшие с ними народности покинули Северное Причерноморье, перешли через Карпаты и стали осваивать Среднее Подунавье. Одним из сюжетов рассматриваемого произведения является прохождение союза «Семи мадьяр» во главе с вождём Алмошем через южнорусские земли. О том, что «угры» при переселении на свою нынешнюю родину действительно останавливались у Киева, свидетельствует и сообщение Повести временных лет (ПВЛ), помещённое под 6406 (898/9) г. Последнее обстоятельство должно было побудить отечественных историков обратить внимание на рассказ Венгерского Анонима и, следовательно, прямо или косвенно принять участие в дискуссии о его достоверности.

Несмотря на то, что текст «Деяний венгров» был издан в середине ХVIII в., российские исследователи обратились к нему лишь в начале следующего столетия. Самый выдающийся историк екатерининской эпохи М.М.Щербатов, автор многотомной «Истории Российской», работавший над ней в 60 — 80-е годы ХVIII в., при описании прохода «угров» мимо Киева ограничивается летописным рассказом и никак не обнаруживает своего знакомства с рассматриваемым рыцарским романом[3].

Поскольку немецкая медиевистика в эпоху Просвещения добилась заметных результатов в области источниковедения, вскоре после издания Й.Г.Швандтнером текста «Деяний венгров» в ряде работ, появившихся в Австрии и Германии, был проведён критический анализ известий Венгерского Анонима. Общее мнение исследователей относительно достоверности сведений магистра П. о завоевании предками венгров их современной родины было отрицательным. Эту тональность, заданную Д.Праем, Х.Э.Тунманном, Й.Х.Гаттерером, Л.А.Гебгарди, донёс до образованного российского читателя Август Людвиг Шлёцер (1735 — 1809), который в своём «Несторе» дал самый глубокий (для своего времени) анализ рассказа Анонима о прохождении «Семи мадьяр» через земли южной Руси [4].

На рубеже ХVIII — ХIX вв. начинается процесс пробуждения национального самосознания у закарпатских (или, как они сами говорят — подкарпатских) русинов, бывших тогда подданными Габсбургов. В то время русины считали себя частью великорусского народа, поэтому наиболее амбициозные из них приезжали в Россию, где, с одной стороны, стремились добиться «степеней известных», а с другой — привлечь внимание российского правительства и русского образованного общества к своим землякам, страдавшим, как и другие негерманские народности «лоскутной» Австрийской империи, от различного рода притеснений.

Одним из тех русинских переселенцев, которые сделали блестящую карьеру в России, был Иван Семенович Орлай (1770/1 — 1829), ставший при Александре I (1801 — 1825) гоф-хирургом. В 1804 г. в журнале «Северный вестник» Орлай опубликовал очерк ранней истории русинов [5], в котором отстаивал убеждение в том, что восточнославянское население проживало в Паннонии ещё до прихода туда венгров на рубеже IX — Х вв. В этом, несомненно, дилетантском сочинении сведения Венгерского Анонима привлекаются для воссоздания общей канвы процесса переселения мадьяр из Северного Причерноморья на Средний Дунай, наряду с информацией, почёрпнутой у Константина Багрянородного. При этом Орлай почти полностью доверяет магистру П., усомнившись лишь в том, что Владимирское (Волынское) княжество существовало уже во времена «обретения родины» венграми в Карпатской котловине. Причём опровергает этот тезис ссылкой на Длугоша, утверждающего, что Волынь была впервые покорена Владимиром Святославичем (978/80 — 1015) [6]. Привлечение Длугоша, пользовавшегося русскими летописными источниками, вместо прямого известия ПВЛ о походе Владимира на хорватов, ярко свидетельствует о том, что сведения русских летописей не были известны Орлаю.

Критическое отношение к информации сочинения магистра П. отразил в своей «Истории Государства Российского» Николай Михайлович Карамзин (1766 — 1826). В первом томе этого обобщающего труда придворный историограф даёт перевод или пересказывает близко к тексту главы 7 — 11 труда Анонима, повествующие о движении мадьяр через Киевщину и юго-западную Русь к «лесу Ховош» (карпатским перевалам), оценивая её как «сказку недостойную имени летописи!» При этом Карамзин перечисляет имена вышеназванных исследователей, писавших на немецком языке, предваряя это заявлением: «так думали все хорошие Историки». Ничего нового, по сравнению со своими предшественниками, в плане критики рассматриваемого источника Карамзин не добавил, но познакомил русского читателя с их аргументацией (отсутствие половцев в южнорусских степях на рубеже IX — Х вв., основание упоминаемого Анонимом Владимира-Волынского через столетие после поселения венгров на Среднем Дунае) [7].

Карамзину была известна журнальная статья Орлая, на которого он ссылается в том же самом комментарии, где критикует сведения Анонима, однако Орлай интересен придворному историографу только как представитель самой западной этнической группы «россиян». Что же касается исторических «штудий» придворного хирурга, то автор «Истории Государства Российского» оставляет их без внимания. Уровень источниковедческого изучения рассказа Анонима о подчинении Семью мадьярами южнорусских земель, зафиксированный в многотомном труде Н.М.Карамзина, надолго закрепился в отечественной историографии. Как российские, так и зарубежные исследователи специально не обращались к этому сюжету, видимо, считая его достаточно исследованным.

В условиях такого «затишья» другой уроженец Подкарпатской Руси — Юрий Иванович Венелин (Гуца, 1802 — 1839) также, как и его земляк И.С.Орлай, не оставил без внимания хронику магистра П. Однако, один из зачинателей научного изучения болгарского языка, литературы и ранней истории Болгарии использовал в своих работах, главным образом, сведения «Деяний венгров», касающиеся отношений «обретавших родину» мадьяр с болгарами, владения которых простирались в IX в. до бассейна Верхней Тисы. Даже в статье, специально посвящённой предкам венгерских русинов, Венелин пересказывает «болгарские» сюжеты этого литературного произведения, затрагивая вне их лишь известие о построении «Русской крепости» при вожде Жолте (первая половина Х в.) [8].

В связи с тем, что в многочисленных статьях русинских литераторов, выходивших на всём протяжении ХIX в., утверждалось, что предки русинов проживали на Верхней Тисе ещё до прихода венгров, это не могло остаться без внимания тогдашних «норманистов». По крайней мере, свидетельства Венгерского Анонима о присоединении части «рутенов» к венгерским племенам, проходившим мимо Киева, и их последующей деятельности в Венгрии должны были стать предметом научного анализа тех, чьи воззрения не допускали распространение этнонима «русь» в столь раннее время на восточное славянство. Однако, даже наиболее серьёзный исследователь среди них Эрнст (Арист Аристович) Куник (1814 — 1899) в своём знаменитом труде «Призвание шведских родсов финнами и славянами» в главе, названной «Русины в Венгрии и их отношение к древнерусской истории», обходит стороной вышеназванные свидетельства хроники магистра П. [9]

Некоторое время спустя после выхода труда о призвании варягов Куник специально обратился к изучению венгерских источников, где содержатся сведения по ранней истории кочевых народов Восточной Европы [10] . Правда, это намерение, сформулированное исследователем в заглавии его статьи, на практике осуществлено не было. Рассматриваемая работа имеет чисто историографический характер. Куник лишь пересказывает результаты исследований Я.Ернеи, П.Хунфалви, М.Хорвата и других венгерских историков, писавших на немецком языке, а также их немецких коллег. Раздел «О Печенегах в Венгрии» является, по признанию самого Куника, извлечением из статей Ернеи, причём российский исследователь сетует на то, что одна из работ его венгерского коллеги написана на малопонятном (венгерском) языке, поэтому он не может проверить аргументацию автора [11].

Что касается сочинения магистра П., то Куник приводит в рассматриваемой статье отрывок о прибытии в Венгрию при вожде Такшоне (ок. 950 — 970/2) переселенцев из Волжской Булгарии. При этом, историк уделяет основное внимание анализу известия о переселении исмаилитов, которые, по свидетельству «Деяний венгров», прибыли во владения Такшоня вместе со знатными волжскими булгарами, но рассуждает только об исмаилитах, не привлекая более текста Анонима [12].

Авторы обобщающих трудов по российской истории, создававшихся в середине ХIX в., не жаловали своим вниманием сочинение магистра П., как правило, ограничиваясь пересказом летописного рассказа о прохождении «угров» мимо Киева. Создатель самого объёмного труда такого рода С.М.Соловьёв лишь мимоходом упоминает, что венгры, будучи подданными Хазарии, побежали под ударами печенегов на запад, не указывая даже летописной даты этого события, не говоря уже о том, чтобы проанализировать информацию источников по этому поводу [13].

Первым, кто попытался найти следы достоверной информации в романе Венгерского Анонима, был Александр Фёдорович Гильфердинг (1833 — 1872). Рассматривая в рамках изучения ранней истории болгар военные конфликты венгров с болгарским царём Симеоном (893 — 927), Гильфердинг привёл в одном из «Писем об истории сербов и болгар» перевод сюжетов «Деяний венгров», касающихся прихода предков мадьяр в Паннонию, который предварил заявлением о том, что, несмотря на неточность подробностей, искажение имён правителей и т.п., общий ход процесса «обретения родины» племенами Алмоша/Арпада передан верно [14]. Перу Гильфердинга принадлежит также статья об Анониме, помещённая в одном из энциклопедических словарей [15].

Владимир Иванович Ламанский (1833 — 1914) в конце 50-х годов ХIX в. вступил в полемику с А.А.Куником, утверждавшим, что русское население появилось в Венгрии не ранее середины ХIII в., спасаясь от монголо-татар, и занялся поиском сведений, опровергающих этот тезис будущего российского академика. Среди обнаруженных Ламанским свидетельств источников о более раннем переселении восточных славян в Карпатскую котловину, есть и два известия Венгерского Анонима — о приходе части «рутенов» в Паннонию вместе с вождём Алмошем и о построении их потомками крепости при вожде Жолте [16]. Высказанное при этом Ламанским оценочное суждение — «Слова Нотария Белы III (Сар. LVII) не допускают ни малейшего сомнения в том, что Русины жили в Уграх ещё в ХIII в., что и тогда уж не считали их новыми поселенцами» [17] — однозначно свидетельствует о том, что известный российский славист считал сочинение магистра П. источником, содержащим, несмотря на заимствования из эпической литературы, ряд достоверных сведений по ранней истории венгерских русинов.

Степан Александрович Гедеонов (1816 — 1878) использовал сведения Венгерского Анонима в своём главном антинорманнистском сочинении — двухтомном труде «Варяги и Русь», вышедшем в 1876 г. При этом, он пытался развить идею И.Ф.Г.Эверса, утверждавшего, что выражение Воскресенской летописи «гость есмь под-Угорский», помещённое под 882 г. в рассказе о захвате Олегом Киева [18], есть бессмыслица и является следствием ошибки переписчика, исказившего оборот «родоу оугорьска», стоявший в протографе этого памятника ХVI в. [19] Гедеонов на основании идеи, высказанной Эверсом, предположил, что Аскольд и Дир были венграми, поэтому Олег побоялся назвать себя норманнским купцом, чтобы не вызвать подозрения тогдашних киевских князей. «Недоверчивость Аскольда и Дира исчезала только перед вымыслом Олега, выдающего себя за венгерского гостя, единоплеменника венграм Аскольду и Диру, изменяющего варяжским князьям (норманнам или вендам, всё равно) в пользу своих соотечественников», — развивает далее свою мысль Гедеонов [20].

Хотя для развития своей «венгерской гипотезы» Гедеонов должен был активно привлекать средневековые венгерские исторические сочинения, на самом деле, в его исследовании ссылки на такие материалы крайне редки. Что же касается «Деяний венгров» магистра П., то их Гедеонов привлекает лишь один раз, показывая на примере употребляемых Анонимом антропонимов Tulma, Oluptulma и Boyta, что окончание -а было обычным для венгерских средневековых имён. Этим Гедеонов обосновывает вероятность того, что упоминаемый в ПВЛ Олма тоже мог быть венгром. «Над могилой крестившегося угрина Аскольда поставил церковь св. Николая христианин угрин Альма, Ольма; это имя есть ни что иное, как венгерское (латинизированное) Almus» [21]. Никаких аргументов в пользу этой гипотезы Гедеонов не привёл.

Русинские писатели и политические деятели, боровшиеся за признание их этноса одной из народностей, имеющей право на автономию в составе Австрийской империи, а затем Австро-Венгрии, пытались использовать предоставляемые им в России возможности для пропаганды своих идей, в том числе и в сфере исторического знания. К сожалению, среди них не оказалось ни одного профессионального историка, однако их признанный лидер Адольф Иванович Добрянский-Сачуров (1817 — 1901) опубликовал в 1880 г. в «Журнале Министерства народного просвещения» статью научного характера, в которой попытался доказать на основании данных письменных источников Х — ХVIII вв. и топонимического материала, что восточные славяне в древности проживали по обе стороны от линии Карпатских гор в верховьях Вислы и в бассейне Верхней Тисы [22].

В связи с поставленными им исследовательскими задачами, Добрянский привлекает в рассматриваемой работе все сведения магистра П., касающиеся северных и восточных границ земель, занятых Венгерским союзом племен в Х в. Они находятся в главах 18, 32 и 57 «Деяний венгров» и не вызывают у Добрянского никаких сомнений в их достоверности. Вместе с тем, русинский исследователь признаёт, что употребление Анонимом термина «королевство» для территории, подвластной в Х в. верховным вождям из рода Арпадов, является модернизацией [23].

80-е годы ХIX в. вообще стали в российской исторической науке временем беспрецедентного интереса к русско-венгерским отношениям эпохи «обретения родины» мадьярами на Среднем Дунае. В 1881 г.известный исследователь русского Севера Даниэль Эвропеус (1820 — 1884) опубликовал статью в № 159 газеты «Sankt Petersburger Herold» [24], в которой отождествил упоминаемого Анонимом верховного вождя Семи мадьяр Алмоша с Олмой — являвшимся, по версии ПВЛ, знатным киевлянином, имевшим двор на «горе Угорьской» и построившим храм св. Ирины на месте убийства Олегом Аскольда и Дира [25].

В том же 1881 г. была издана магистерская диссертация Константина Яковлевича Грота (1853 — 1934) «Моравия и мадьяры с половины IX до начала Х века», в которой была высмеяна гипотеза Эвропеуса [26]. Справедливо указав на неприемлемые натяжки в попытке отождествления Алмоша и Олмы, Грот попытался вернуть изучение романа магистра П. «Деяния венгров» в научно- критическое русло. Его общая оценка степени достоверности источника звучит довольно резко: «Что касается рассказа Анонима о движении мадьяр мимо Киева, которому до сих пор обыкновенно придавали большое значение (благодаря существовавшему относительно его заблуждению), то в нём заслуживают внимания разве только некоторые черты, отражающие современные его автору отношения» [27].

Многие положения диссертации Грота встретили их категорическое непринятие одного из наиболее ярких «антинорманнистов» Дмитрия Ивановича Иловайского (1832 — 1920). В опубликованной им в следующем году в «Русской старине» рецензии на это исследование Иловайский, прежде всего, не согласился с игнорированием Гротом сведений магистра П. о болгарах. По его мнению, тот, «став на ложную точку зрения, ...поневоле отвергает свидетельство Анонима Нотария о том, что мадьяры нашли болгарские княжества на территории древней Дакии. Положим, Аноним позволил себе разные вымыслы, но он был тенденциозен собственно по отношению к мадьярам; а с какой стати ему было выдумывать что-либо говорившее в пользу широкого распространения болгар к северу от Дуная» [28]. Безусловно, в словах Иловайского есть рациональное зерно, поскольку магистр П. старался героизировать древнюю историю мадьяр, однако, следует учитывать и то, что в сочинениях такого рода могут преувеличиваться не только подвиги предков, но и мощь побеждённых ими врагов.

В 1884 г. выходит в свет книга Петра Васильевича Голубовского (1857 — 1907) об отношениях Руси со степными соседями до монголо-татарского нашествия. Один из разделов этой ранней работы специально посвящён рассмотрению сведений Венгерского Анонима [29]. Отношение Голубовского к нашему источнику было неоднозначным. В начале своего анализа известий «Деяний венгров» он пишет: «Не признавая никакой достоверности в рассказе Анонима о движении венгров через Русь, мы должны несколько иначе отнестись ко второй половине его известий, содержащей распределение половцев по разным местностям Паннонии» [30].

На основании сведений магистра П., Голубовский даёт локализацию мест расселения половцев на территории средневековой Венгрии. Для подтверждения этих сведений учёный привлекает данные законодательных документов времени правления Белы IV (1235 — 1270) и Ласло IV Куна (1272 — 1290). Основываясь на этих более надёжных свидетельствах, Голубовский делает вывод о том, что «известия Анонима, имеющие топографическое значение, как указывающие места половецких поселений в Венгрии, подтверждаются приведёнными нами документами. Дело только в том, что они не имеют значения в хронологическом отношении, т.е. факт появления половцев в Венгрии не может быть отнесён ко времени Альмуса или Арпада, а совершился позже и притом постепенно» [31].

П.В.Голубовский жил в эпоху, когда в Венгрии ещё продолжались дискуссии по поводу того, нотарием какого короля был магистр П. Поскольку капитальные труды Д.Паулера вышли в самом конце ХIX в., Голубовский поддержал точку зрения Х.Марцали, работа которого по венгерским историческим источникам эпохи Арпадов была тогда новейшей и, вдобавок, написана на немецком языке [32]. По мнению Марцали, магистр П. был нотарием Белы IV, хотя на самом деле его государем был Бела III (1172 — 1196). Исходя из этого, Голубовский строит свои рассуждения, касающиеся информации «Деяний венгров» о кунах (половцах), и привлекает для этого «Горестную песнь» магистра Рогерия, свидетеля похода Бату в Венгрию (1241 — 1242), в первых главах которой описывается противостояние Белы IV и венгерских аристократов накануне монголо-татарского нашествия [33]. Следует также отметить, что российский исследователь употребляет в своей работе неверное заглавие труда Анонима — «История вождей Венгрии» (Historia ducum Hungariae) [34].

Причину написания рассматриваемого сочинения магистра П.Голубовский видит в конфликте между Белой IV и его баронами. В такой сложной обстановке «нотарий короля Белы IV, ближайший преданный ему человек, решается оправдать своего господина и пишет свое сочинение «Historia ducum Hungariae». Всё, что делалось первыми королями, чтилось венграми. И вот автор для санкции положения половцев в Венгрии заставляет их прийти туда ещё при Альмусе и оказывать услуги распространению венгерского владычества при Арпаде. Половецкие князья, по словам Анонима, покоряют целые области, строят укрепления. В награду за свои подвиги получают земли в различных вновь покорённых областях. Следовательно, ничего не было предосудительного в том, что Бела IV раздавал земли половцам, если Арпад, этот венгерский герой, делал то же самое. Нельзя обвинять короля за то, что он раздаёт должности половцам: ведь и Арпад сделал начальником над своими стрелками некоего кумана, мужа весьма умного, который назывался Сеполем; нет основания нападать на Белу IV за то, что он женил наследника престола, Стефана V, на половчанке, потому что один из первых уважаемых королей, Сульта (Zulta), выбрал для своего сына, Токсуна, жену из земли половецкой. Вот что хотел сказать нотарий короля Белы IV и для этого-то внёс хронологическую путаницу в факты» [35].

Как видно из пространной цитаты, Голубовский считал главной причиной написания рыцарского романа «Деяний венгров» стремление объяснить реалии последней трети XIII в. — важную роль половцев в политической жизни Венгрии — аналогиями из более раннего периода. Учитывая ошибочность отнесения времени написания рассматриваемого сочинения к эпохе Белы IV, следует признать приведённые логические построения Голубовского ошибочными. Тем не менее, он, в отличие от своих предшественников, объявлявших весь текст романа баснословным или отражающим исключительно реалии времени жизни его автора, пытался методами исторической науки дать ответ на вопрос о происхождении некоторых сведений, приведённых неизвестным нотарием.

Точно так же Голубовский подходил и к другим пластам информации Венгерского Анонима. Так, далее, после прерванной цитаты историк пишет: «Предложим теперь объяснение тому факту, как образовалось предание о прохождении венгров через Русь — Киев и Галицию во время пути из прародины. Мы не берёмся утверждать, что это предание существовало как готовое целое раньше появления хроники нотария, но, несомненно, были обстоятельства, из которых можно было вывести заключение о проходе венгров через Суздаль, которые и легли в основание рассказа Анонима» [36]. Далее Голубовский даёт историческую справку о деятельности венгерских доминиканцев и францисканцев в деле поиска Великой Венгрии (Magna Hungaria), завершившейся в 1236 г. обнаружением в Поволжье компактно проживавшей этнической группы венгров, не ушедших в своё время с основной массой мадьяр далее на запад. По мнению Голубовского, «все донесения братьев-проповедников быстро передавались из рук в руки. Венгры узнали о существовании Суздаля, о том, что через него идет путь в Великую Венгрию. Отсюда почерпнул, без всякого сомнения, свои сведения об этом отдаленном крае и Аноним; благодаря этим-то известиям братьев-проповедников ему пришла мысль, неверная в наше время, но вполне естественная для писателя ХIII в., мысль о переселении венгров в Паннонию через Суздаль. Повторяем, до реляций этих смелых миссионеров нет известий о Суздале в западноевропейских источниках» [37].

Безусловно, и эту попытку Голубовского объяснить целый ряд анахронизмов, встречающихся в сочинении Венгерского Анонима, следует признать малоуспешной, поскольку и здесь он опирался на ошибочное представление о времени создания этого рыцарского романа в середине ХIII в., в то время как на самом деле все мнения современных исследователей по этому поводу ограничиваются периодом конца ХII в. — первым десятилетием ХIII в. [38]

После прихода к власти в России большевиков внешнеполитическая история Древней Руси надолго стала маргинальной темой в советской исторической науке, поэтому мне не встретилось ни одной работы, написанной в СССР до второй половины ХХ в., где рассматривались бы сведения Венгерского Анонима. Всё новое в этом плане было сказано российскими историками-эмигрантами, продолжившими традиции отечественной немарксистской историографии.

Первым среди них следует выделить Алексея Леонидовича Петрова (1859 — 1932), начавшего изучение проблем ранней истории венгерских русинов ещё в конце ХIX в. В изданной им в Праге в 1930 г. работе, которую можно считать итоговой в разработке Петровым названных проблем, свидетельствам из произведения магистра П. посвящён специальный раздел [39]. В отличие от Голубовского, Петров уже ориентируется не на мнение Х.Марцали, относившего написание «Деяний венгров» к третьей четверти ХIII в., а на доказанное венгерскими исследователями на рубеже ХIX — ХХ вв. утверждение о том, что магистр П. был нотарием Белы III, а не Белы IV. Однако, при этом Петров осуждает господствовавшую в 20-е годы ХХ в. в венгерской исторической науке тенденцию признания рыцарского романа достоверным источником не только для времени его создания, но и для описываемой в нём эпохи. Вот как исследователь сформулировал своё отношение к этой тенденции:

«Мы теперь нарочно перечитали Gesta Hungarorum и не можем не разделить высказанного кем-то мнения, что это не есть достоверный для времени перед ХII в. исторический источник, а, своего рода, фантастический роман, написанный с целью апофеоза геройства Мадьяр и их вождей, одно появление которых наводило ужас на другие народы, спешившие признать их власть и заслужить их милость. Что же касается родовых традиций, передававшихся 200 — 300 лет устно, то возможно, что эти традиции могли бережно сохранять в памяти то, что интересовало представителей этих родов: имена военачальников, разделение родов на ветви, названия их родовых владений, но более чем сомнительно, чтобы за такой долгий период уцелели в этих родах сведения о проходе Мадьяр через Суздаль(!), Владимир, Галич (!), о русских князьях этих городов, о Болгаро-тюрках Кеане, Салане, Лоборце и т. д.» [40].

Далее Петров специально останавливается на известиях глав 10 и 57 сочинения Венгерского Анонима, в которых содержится свидетельство о приходе русских (рутенов) в Паннонию вместе с вождем Алмошем. Вслед за цитатами из романа исследователь приводит мнения М.С.Грушевского, совпадающее с взглядами Петрова, и Л.Нидерле, признающего русских «старыми поселенцами» Паннонии [41]. Разумеется, Петров подвергает критике высказывание Нидерле, который считал, что во время написания Анонимом своего романа в Венгрии существовало общее представление об исконности поселения там русских. Мнение Нидерле Петров пытается опровергнуть следующим образом:

«На каком основании высказанное мимоходом сообщение одного только автора может быть провозглашаемо за «общее» в Угрии мнение? Менее всего это допустимо именно относительно Анонима. Его Gesta слишком индивидуальны и, вероятно, поэтому вовсе не пользовались популярностью в Угрии. За всё средневековье они были совершенно неизвестны — с них не было много списков, из них не было цитат, на них не было ссылок. Кроме того, автор, если и не был иностранный монах, то, во всяком случае, был человек, получивший свое образование за границей, именно во Франции, вероятно, в Парижском университете, таким образом, отошедший от общего уровня.
Наконец, Аноним не говорит вообще о поселении Русских в Угрии, тем менее о поселении в Карпатах, а только о разбросанных в разных частях Угрии русских колониях. Об одной из таких колоний (Oroszvár на Дунае, недалеко от Братиславы) он и упоминает в гл. 57, повторяя буквально часть текста из гл. 10.
Из слов Анонима логически можно вывести только:
а) В конце ХII в. в разных местах Угрии были отдельные поселения, жители которых называли себя и были называемы «Русские, Rutheni».
b) Эти поселения возникли не во время жизни Анонима и не в ближайшую к нему эпоху, а в начале ХII в. или даже в ХI в. И то, и другое, как увидим ниже, подтверждается» [42].

Как видно из пространной цитаты из работы А.Л.Петрова, он категорически отвергал любые попытки найти у Венгерского Анонима какие бы то ни было сведения, подтверждающие проживание автохтонного восточнославянского населения в Паннонии в эпоху существования Венгерского союза племён (конец IX — Х в.). Недаром, современный русинский историк И.И.Поп считает Петрова позитивистом, что, в том числе, проявляется в гиперкритическом отношении последнего к сведениям источников, достоверность которых не может быть доказана исчерпывающей аргументацией. Признавая наличие отдельных русинских поселений в Карпатах в первые века проживания там венгров, Петров относится к ним как к исключению, подтверждающему его мнение об отсутствии восточных славян в этом регионе до XIV в.

Необходимо также отметить и вклад в изучение романа Венгерского Анонима, сделанный Дмитрием Александровичем Расовским (1902 — 1941) — членом кружка, созданного в Праге Никодимом Павловичем Кондаковым (1844 — 1925). В сборнике научных статей, основанном Кондаковым в годы эмиграции, в 1933 г. была опубликована довольно большая по объёму работа Расовского, посвящённая истории расселения кочевников Восточной Европы на Руси и в Венгрии [43]. В этом скрупулёзном исследовании, базирующемся, прежде всего, на средневековом документальном материале (особенно в разделах, посвящённых венгерской истории), сведениям, которые содержат «Деяния венгров» магистра П., уделено (в силу их лапидарности и малой достоверности) немного места. Тем не менее, они тоже принимаются в расчёт.

Информацию, взятую у Венгерского Анонима, Расовский преподносит следующим образом: «Первое, еще полулегендарное, внедрение Печенегов в южное Притисье мадьярские источники относят ко времени князя Арпада, то есть ко времени распространения Мадьяр по Паннонии, — в самом начале Х века. Тогда ещё Мадьяры не овладели "Затисьем" — областью между Тиссой, Карпатами и Трансильванскими горами, где ещё сохраняли самостоятельность Болгары под управлением своих князей. Один из таких правителей, по имени Глад, владения которого простирались по Марошу, начал войну с Мадьярами, имея в качестве вспомогательного войска — Печенегов. Однако на р. Темеше войско Глада было разбито, сам он бежал, а два печенежских хана были убиты в сражении с Мадьярами. По всей вероятности мы здесь имеем дело с Печенегами, проникшими в Угрию с юга, по Дунаю. Но главная масса Печенегов проникала северо-восточным путем, и именно на севере и северо-востоке тогдашней Угрии мы будем находить древнейшие следы печенежских поселений, о которых сохранилась память в туземных мадьярских источниках» [44].

«При мадьярском вожде Золтане [45], жившем в первой половине Х ст., по тому же полулегендарному источнику, приведённому у Анонима, впервые уже слышим, что этим князем было поселено "не мало" Печенегов в северо-западном пограничье Угрии у озера Фертё (Fertő), для защиты от немецких вторжений. Про того же Золтана рассказывается далее, что он "привёл своему сыну Токсону жену из Куманской (читай — Печенежской) земли" [46].
При этом Токсоне, преемнике Золтана (ок. 943 — 972 гг.), совершилось, по-видимому, уже массовое переселение Печенегов в Угрию. Аноним короля Белы передает известие о том, как из Печенежской земли пришёл к Токсону целый род во главе с Тонузоба, и о том, как мадьярский князь расселил пришельцев в северной Угрии, в Кемейской области у Тиссы [47]. При том же Токсоне, по тому же источнику, пришли ещё в Угрию некие Бела и Баксу, которым был дан в держание Пешт [48]. По их именам в них также видят Печенегов. Наконец, и Аноним и Симон Кезаи приводят рассказ (относя его ко времени несколько более раннему — ещё к правлению Арпада) о приходе выходца из Скифии Эдёмена, сына Чабы, предка Паты, а через него и будущего угорского короля Самуила-Абы, а затем о приходе Кетеля с сыном Тольма и, наконец, Кульпуна, отца Ботонда. Эдемену были даны земли над Матрою, а Кетелю — по Дунаю у низовьев Вага [49]».

Как видно из приведённой цитаты, Расовского интересовали, прежде всего, сведения магистра П. о поселении в Паннонии печенегов, поскольку о берендеях и торках в «Деяниях венгров» ничего не говорится. Исходя из этого, историк специально останавливается на гл. 57 рыцарского романа, но затрагивает в ней только свидетельства о народе Bisseni (печенегах) [50]. При этом, Расовский не соглашается с мнением венгерских историков (М.Соколаи, Л.Эрдейи, П.Хунфалви), считавших, на основании сведений «Венгерской хроники» Яноша Туроци, что первая миграция печенегов на земли Карпатской котловины произошла в 1068 или 1072 г., а значит, информация Анонима не заслуживает доверия. На это утверждение Расовский отвечает привлечением других известий той же хроники, а также убеждённостью в том, что «трудно было бы допустить, чтобы кор. Стефан, организовавший засеки на границах Угрии и селивший на них в качестве стражи, среди других инородцев, также и Печенегов, в наиболее важном шопронско-мошонском пограничье не поселил также и Печенегов, подобно тому, как они были поселены им в других местах, например, в северо-западной Словакии, на моравском пограничье» [51]. Тем самым, Расовский, фактически, не поддерживает позицию А.Л.Петрова, убеждающего своих коллег в недостоверности всех сведений магистра П. для описываемого им времени.

Конец первой половины ХХ в. в деле изучения рыцарского романа «Деяния венгров» был отмечен работами самого известного из проживавших в эмиграции русских историков — Георгия (Джорджа) Владимировича Вернадского (1887 — 1973), прославившегося, прежде всего, как автор первых томов написанной на английском языке многотомной «Истории России» (History of Russia) [52]. Что касается истории пребывания древних венгров в степях Восточной Европы и их взаимоотношений в то время с восточными славянами, то впервые Вернадский изложил результаты своих исследований в статье, вышедшей в 1939 г. в издавшемся в Брюсселе журнале «Byzantion» [53]. Во избежание повторов, мы будем рассматривать концепцию Вернадского, изложенную в вышеназванном многотомном труде.

В первом томе «Истории России», носящем название «Древняя Русь» (Ancient Russia), Вернадский пытается развить гипотезу Д.Эвропеуса о тождестве летописного Ольмы с венгерским вождем Алмошем, поставив её на более серьёзное научное основание. В отличие от своих предшественников, Вернадский в большей степени был осведомлён в области источниковедения венгерских средневековых исторических сочинений. Тем не менее, для него характерна другая крайность — фактическое признание рассказа магистра П. о пребывании венгров у Киева во время миграции из Восточной Европы в Карпатскую котловину более достоверным, чем параллельные известия ПВЛ. Вот что исследователь пишет по этому поводу:

«Венгерская версия дана в хронике нотария короля Белы. Она была написана в тринадцатом веке, но её составитель пользовался более ранними венгерскими хрониками, так называемой Gesta Hungarorum, которая была написана в начале двенадцатого века, — то есть одновременно с русской летописью. По мнению нотария Белы, венгерский воевода Олом (или Алмош) нанёс поражение киевлянам, которые были вынуждены признать его власть. Это должно было быть записано в этой связи в упоминаниях летописи об Ольмином дворе, который находился на утёсе возле Киева. Утёс был известен как венгерское поселение (Угорское)» [54].

Никаким лингвистическим анализом это своё утверждение Вернадский не подкрепляет.

По утверждению Вернадского, Аскольд и Дир были наместниками (lieutenants) венгерского вождя Алмоша [55] . В связи с этим, историк пишет: «Мы можем выдвинуть гипотезу о соглашении, достигнутом между хазарами и венграми, согласно которому Киев был оставлен в подчинении Олома» [56]. Задачей настоящей работы не является рассмотрение всех элементов концепции Вернадского о господстве венгров над полянами во второй половине IX в., конец которому, по мнению историка, положил захват Олегом Киева, датируемый ПВЛ 882 годом [57]. Естественно, главными аргументами такого утверждения являются рассказ Анонима о захвате Киева и упоминание в ПВЛ «Ольминого двора».

Однако, повествованием магистра П. о подвигах союза «Семи мадьяр» в южнорусских землях не исчерпывается интерес Вернадского к рассматриваемому произведению. Он обнаружил в романе антропоним, якобы имеющий параллель с именем одного из персонажей летописной легенды об основании Киева — Щека. Вернадский пишет по этому поводу: «Следует отметить, однако, что сходное имя, Шок (Sааk) упоминается в старых венгерских хрониках (Anonymus)» [58]. Этот персонаж действительно фигурирует среди семи мужей (вождей), возглавлявших союз «Семи мадьяр» [59] во время их миграции из «Скифии» в Паннонию, но никаких оснований для отождествления его со Щеком у нас нет, лишь внешнее сходство имён.

Взгляды Вернадского на характер русско-венгерских отношений эпохи «обретения родины» мадьярами на Среднем Дунае представляются весьма далёкими от исторических реалий того времени, поскольку опираются на целый ряд недостаточно аргументированных утверждений. Практически ничего принципиально нового в обоснование тождества Алмоша и Олмы, по сравнению с Эвропеусом, Вернадский не добавил, лишь пополнив одни гипотезы другими, в том числе о Сааке-Щеке.

Рассмотренная историческая концепция Вернадского была подвергнута справедливой критике М.Н.Тихомировым и В.П.Шушариным [60]. Работы последнего стали новым этапом в изучении проблем ранней истории Венгрии, в том числе, рыцарского романа магистра П. «Деяния венгров». Главным отличием работ Шушарина от исследований его российских предшественников является глубокое знание им венгерской историографии.

Подводя итог данному историографическому очерку, следует отметить, что хроника «Деяния венгров» магистра П., впервые рассмотренная как исторический источник в начале ХIX в. Н.М.Карамзиным, так и не стала для российских учёных XIX — первой половины ХХ в. предметом серьёзного источниковедческого исследования. Отечественные историки, как правило, привлекали этот средневековый письменный памятник лишь для поиска дополнительной информации по ранней истории кочевых народов Восточной Европы или дунайских болгар. Что же касается сюжета о проходе «Семи мадьяр» мимо Киева, то он, по большей части, вызывал во многом справедливые сомнения исследователей в достоверности приводимых в нём сведений. При этом, в рассматриваемый период развития отечественной исторической науки почему-то не уделялось никакого внимания другому сюжету, также связанному с внешнеполитической историей Древней Руси, — рассказу Венгерского Анонима о русской жене Эндре (Андраша) I (1046 — 1060), содержащемуся в главе 15 «Деяний венгров».

Шушарин В.П.

Schwandtner J.G.

Щербатов М.М.

Schlözer A.L.

Орлай И.С.