ПЧЕЛОВ Евгений Владимирович
кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой вспомогательных исторических дисциплин Историко-Архивного института РГГУ.

Пчелов Е.В. Олег Вещий. Великий викинг Руси. М.: Молодая гвардия, 2018. 261[11] с.: ил. (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1699). ISBN 978-5-235-04067-0.

E X   L I B R I S   «МИ»

ВЕЩИЙ ОЛЕГ.
Попытка исторической реконструкции

Е.В.Пчелов

Глава I. Князь.

«В лето 6387. Умершю Рюрикови предасть княженье свое Олгови, от рода ему суща, вдав ему сын свой на руце, Игоря, бебодетеск вельми» - сообщает Повесть временных лет под 879 годом. То есть, в переводе Д.С. Лихачёва, «Умер Рюрик и переда княжение своё Олегу — родичу своему, отдав ему на руки сына Игоря, ибо был тот ещё очень мал». Это первое летописное упоминание об Олеге, которое объясняет, почему Олег стал преемником Рюрика в качестве князя — сын Рюрика, Игорь, был малолетним, и потому Олег стал своего рода его опекуном-воспитателем, а поскольку Игорь править самостоятельно не мог, то функции князя выполнял Олег. В этом сообщении, особенно если рассматривать его в контексте всего летописного рассказа, сразу возникает хронологический вопрос. Рюрик умер в 879 г., оставив Игоря малолетним. Повесть временных лет датирует смерть Олега 912 г., или, вернее, осенью 911 (если считать, что она произошло той же осенью, что и был заключён договор с Византией). Следовательно, Игорю в этот момент было никак не меньше 32-х лет, а, скорее всего, больше. В той же Повести женитьба Игоря на Ольге датируется 903 г. (Игорю 24 года). Игорь погибает во время полюдья в земле древлян поздней осенью 944 г. Следовательно, если принимать летописную хронологию на веру, ему в этот момент было никак не меньше 65-ти лет. Ольга была очевидно немногим его младше, и у них остался малолетний сын Святослав (подобно тому, как малолетним остался после смерти Рюрика и Игорь). Такая растянутость княжеской генеалогии и хронологии жизни преемников Рюрика кажется, конечно, более чем странной. «Регентство» же Олега явно затянулось, вплоть до его смерти, когда Игорь был уже вполне зрелым мужчиной и, конечно, мог править самостоятельно.

Все эти неувязки заставляли историков по-разному решать эту проблему. Самым простым выводом, который напрашивался, было признание искусственности родственной связи Игоря с Рюриком. Летописец, выстраивая единую княжескую генеалогию, якобы просто сделал Игоря сыном Рюрика, приписав ему тем самым происхождение от первого варяжского князя, призванного на Русь. На самом же деле, или между Игорем и Рюриком было пропущено какое-то поколение, или же Игорь и вовсе не имел никакого отношения к Рюрику и не являлся его потомком. Помимо чисто логических доводов, в пользу этой версии (прибавим к этому и появившиеся в XX веке попытки изобразить всю древнерусскую княжескую династию местной, т.е. славянской, в духе тогдашнегоантинорманизма) приводились следующие косвенные аргументы. Во-первых, имя Рюрик сравнительно редко встречается в роду потомков Игоря, да и появляется только на рубеже 1050-х — 1060-х гг. (так звали одного из трёх сыновей, по-видимому, старшего, волынского, а затем тмутороканского князя Ростислава Владимировича, внука Ярослава Мудрого). Во-вторых, в некоторых источниках XI в., таких как «Память и похвала князю русскому Владимиру» Иакова Мниха и «Слово о законе и благодати» киевского митрополита Илариона, где перечисляются предки князя Владимира Святославича, названы его отец Святослав и дед Игорь, а Рюрик не упоминается.

Нетрудно заметить, что оба эти аргумента совершенно несостоятельны. Имя родоначальника не всегда может стать популярным в роду его потомков, а его появлению могут способствовать какие-то особые обстоятельства. Таким было как раз династическое положение князя Ростислава Владимировича, представителя старшей ветви потомков Ярослава Мудрого. Эта ветвь оказалась по сути «изгойской», оттеснённой Ярославичами на периферию династической жизни Руси. Неудивительно, что Ростислав стремился всячески подчеркнуть свою легитимность и принадлежность к общему княжескому роду. Этим и объясняется выбор имён для его сыновей. Все они — Рюрик, Володарь и Василько — так или иначе отсылали как основателю всей династии, Рюрику, так и к родоначальнику её христианской линии, общему предку всех последующих Рюриковичей — князю Владимиру Святославичу, в крещении носившему имя Василий. Таким образом, по крайней мере, в середине XI в. Рюрик уже считался древнерусскими князьями своим общим предком.

Второй довод и того слабее — это, по существу, аргумент «от умолчания», который сам по себе нуждается в очень серьёзном обосновании. Произведения Иакова Мниха и митрополита Илариона представляют собой церковные тексты с соответствующей риторикой, которая совершенно не предполагала пространных экскурсов в генеалогию своих героев. Да и трёхчленная структура таковых перечислений, когда называются только отец и дед, была абсолютно типичной для древнерусской литературы. Это не исландские саги, где перечисление предков может охватывать значительное число поколений.

Ну и, конечно, ни одна из летописей не приводит никаких иных версий, кроме прямого родства Игоря с Рюриком. Если уж летописцу было необходимо сконструировать линию прямой преемственности и прямой генеалогии, он мог бы легко сделать Игоря сыном Олега, а Олега – сыном Рюрика, и не пришлось бы прибегать к каким-либо натяжкам. Нет, безусловно, летописец пользовался устной традицией, в которой совершенно однозначно объяснялись родственные отношения между первыми древнерусскими князьями — Рюриком, Олегом и Игорем[1].

Но если нет никаких оснований усомниться в родстве Игоря и Рюрика, а также какой-то родственной связи с Рюриком Олега, то как быть с «растянутой» хронологией Повести временных лет? И здесь нужно иметь в виду, что хронологическая сетка, привязка тех или иных событий к тем или иным датам была создана летописцем искусственно, что называется «задним числом», когда он «накладывал» рассказ о первых князьях на определённую временнУю шкалу. Ясно, что первоначально в этих сказаниях (или более-менее едином сказании) точных дат не было, но могли быть условные хронологические соотношения (кто сколько правил, сколько прошло лет и т.п.). В руках у составителя Повести временных лет были также византийские источники летописного типа (прежде всего, Хроника Георгия Амартола и её продолжение) и подлинные документы X века — тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 гг. Они и дали (в соотношении с возможными временнЫми указаниями устной традиции) возможность представить начальную историю Руси в виде последовательности датированных статей с теми или иными событиями. Из договоров Руси с Византией летописец узнал, что Олег был современником византийского императора Льва VI Мудрого, а Игорь — императора Романа I Лакапина. Соответственно конец княжения Олега он сопоставил с концом правления Льва, а конец княжения Игоря — с концом правления Романа. Получалось, что оба князя скончались вскоре после заключения мирных договоров. Продолжительность княжения Игоря таким образом оказалась равна 33 годам. Такой же срок правления летописец отмерил и Олегу, определив годом смерти Рюрика 879 г.[2] На самом же деле эта дата вполне может быть условной.

33 года правления обоих князей заставляют, конечно, задуматься над символическим значением этого числа. 33 года — это срок царствования библейского царя Давида в Иерусалиме и срок земной жизни Иисуса Христа, что заставляет исследователей говорить о некоем «сакральном 33-летнем цикле»[3] . Впрочем, если 33 года царствования Давида и могли как-то соотноситься с 33-летними княжениями Олега и Игоря, то уж срок жизни Христа по отношению к языческим правителям вряд ли мог иметь значение. Важнее другое — тридцатилетний срок мирного договора в Византии, который, видимо, и определил поход Игоря на Константинополь в 941 г., спустя 30 лет после заключения договора Олегом[4] . Однако летописец мог ориентироваться и на какие-то сохранившиеся в устной традиции указания на продолжительность правлений князей — так он определяет продолжительность киевского княжения Олега в 31 год — с 882 по 912 год, по принятому «включающему» счёту, в который включались и первый, и последний годы правления. Считая от 913, первого года княжения Игоря, до 945, под которым обозначена его гибель, время правления Игоря определено как 33 года. А открывается этот хронологический перечень, помещённый в летописной статье под 852 годом — с которого устанавливается хронологическая сетка («с этой поры начнём и числа положим») — указанием на период от первого года царствования императора Михаила (начало его царствования ошибочно отнесено летописцем к 852 г.) до «первого года княжения Олега, русского князя». И этот период равен 29 годам. Любопытно, что, если считать от 852 года 29 лет по включающему счёту, то получаем 880 г. — действительно первый год правления Олега в Новгороде после смерти Рюрика. Дальнейший же отсчёт идёт от начала не новгородского, а киевского княжения Олега, отнесённого летописцем к третьему году после вокняжения в Новгороде. Как видим, именно правление Олега являлось точкой отсчёта для последующих правлений древнерусских князей, причём существенным для летописца-киевлянина было вокняжение в Киеве. Олег, таким образом, оказывался во главе дальнейшей преемственности княжеской власти на Руси.

Между тем, вызывающие вопросы хронологические указания летописи не выглядят абсолютно нереальными. В истории довольно много случаев рождения поздних детей (так, у литовского князя Ольгерда сыновья рождались, когда ему было около семидесяти лет, и чуть в меньшем возрасте был один из них, Ягайло, когда у него родился наследник Казимир Ягеллончик). Применительно же к раннему Средневековью нередки случаи активной деятельности князей в возрасте 60-ти лет и свыше: Ярослав Мудрый ходил в походы до 1047 г., когда ему было не меньше 60-ти, Владимир Мономах вступил на киевский стол в том же возрасте, а участвовал в военных походах до 64-х лет[5] . Так что возраст Игоря и наличие у него малолетнего сына не столь уж экстраординарны для X века, как может показаться на первый взгляд (то же самое относится и к Рюрику).

Что, конечно, совершенно неверно — так это датировка брака Игоря и Ольги 903 годом. Ясно, что Ольга не могла быть пожилой к моменту смерти супруга, и Игорь женился на ней не в период правления Олега, а значительно позже. Следовательно, никакого отношения Ольга к Олегу не имеет. В летописной статье под 903 г. сказано следующее: «Игореви же взрастошю, и хожаше по Олзе и слушаша его, и приведоша ему жену от Пьскова, именем Олгу» (Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи). В Ипатьевской летописи: «...и хожаше по Олзе и слушаше его, и прививедоша ему жену от Плескова, именем Ольгу»[6]. В Новгородской первой летописи младшего извода, в которой, как полагают, отразился предшествующий Повести временных лет летописный т.н. Начальный свод, говорится вовсе: «И пакыприведе себе жену от Плескова, именем Олгу, и бемудра и смыслена, от нея же родися сын Святослав»[7]. Здесь Игорь вообще выступает в качестве самостоятельного князя (Олег является его воеводой), и известие о его женитьбе не имеет датировки. Объединение в одной статье Повести временных лет имён Олега и Ольги дало основания и для объединения их образов в интерпретации этого текста. Параллелизм кажется очевидным, ведь и Олег, и Ольга отличаются особенной мудростью (правда, эта мудрость несколько противоположна, ведь Ольга становится христианкой), оба выступают в качестве своеобразных регентов при малолетних наследниках, сходны и их имена (Ольга — женская форма имени Олег). Всё это даже привело в позднем летописании, начиная с XV в., к появлению фантазийных генеалогий, в которых Ольга выступает дочерью Олега[8].

Однако, о чём же говорится в этой статье Повести временных лет? В классическом переводе Д.С.Лихачёва, этот текст звучит так: «Когда Игорь вырос, то сопровождал Олега и слушал его, и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу». Если же учесть вариант Лаврентьевской летописи, то точный перевод будет: «...и ходил за Олегом, и слушались его, и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу». Иными словами, связь Ольги с Олегом в этом отрывке абсолютно опосредованна — летопись просто сообщает, что Игорю привели жену, когда он вырос, была ли это инициатива Олега — информации нет. Всё это лишний раз показывает, что Ольга, скорее всего, появилась уже после Олега и стала женой Игоря не столь уж задолго до его гибели.

Как объяснить ситуацию летописного рассказа, когда Игорь до смерти Олега не является полноправным князем, хотя его возраст к тому времени более чем взрослый? Высказывались вполне логичные предположения о том, что Олег в какой-то степени узурпировал власть, отстранив малоспособного Игоря от княжеского правления, подобно тому, как поступила Ольга, проводившая самостоятельную политику при Святославе практически до начала 960-х гг. (Святославу к тому времени было более 20-ти лет)[9]. Такой вариант вполне возможен.

Каким же был реальный статус Олега? В Новгородской первой летописи, сохранившей, по мнению многих исследователей, текст более раннего Начального свода (хотя в этом и есть вполне обоснованные сомнения[10] ), властные отношения Игоря и Олега представлены совершенно по-иному. Летопись сообщает, что полноправным князем был сын Рюрика Игорь, а Олег был лишь воеводой при нём. При этом оба они действовали совместно – в летописном рассказе употребляются формы двойственного и множественного чисел. Игорь и Олег «начаставоевати» (это как раз двойственное число) и «налезоста Днепр реку и Смоленск град» (т.е. буквально нашли, отыскали, или, может быть, обрели Днепр и Смоленск), пошли по Днепру и пришли к Киевским горам (здесь множественное число, подразумевая, вероятно, всё их войско), «узреста» Киев и т.д. Та форма, в которой представлено начало этого рассказа, обнаруживает некоторые черты устной традиции — повторения, парные формулы и хвалебные поэтические эпитеты, что позволяет даже предполагать, что это сказание «имело поэтическую форму или включало поэтический текст — хвалебную песнь (драпу)»[11]. Недаром академик А.А.Шахматов не без оснований назвал это повествование «народной песней»[12]. И действительно, фрагмент, в котором говорится о преемнике Рюрика, выглядит вполне поэтически (расположим строки в столбик):

Показательно, что в этом тексте, обнаруживающем внутреннюю цельность, мы вновь встречаем однозначное упоминание о том, что Игорь — сын именно Рюрика.

Однако в Повести временных лет ситуация существенно изменилась. Олег стал самостоятельным князем, а Игорь начал княжить лишь после его смерти (913 г. по летописной хронологии — первый год правления Игоря). Ясно, что составитель Повести существенно уточнил информацию об Олеге, собрав новые сведения (в т.ч. и устную информацию), а, главное, имел на руках новый для него источник – договор Руси с греками от 911 г., в котором Олег прямо назван «великим князем русским». Как уже неоднократно отмечалось в историографии, договор и мог послужить главным аргументом в представлении о самостоятельном княжении Олега. Соответственно изменился в Повести временных лет и рассказ о захвате Киева. Правда, как полагали исследователи, начиная с А.А.Шахматова, в качестве рудимента старой традиции, где Игорь и Олег действовали вместе, в тексте Повести под 882 г. сохранился единственный глагол в двойственном числе — «придоста»: «И придоста к горам х киевьским», т.е. пришли (в двойственном числе) к Киевским горам. И именно здесь усматривают «след старого текста»[14]. Но на самом деле в Новгородской первой летописи никакого глагола «придоста» при описании киевской экспедиции Игоря и Олега нет, в Повести же временных лет употребление в этом случае двойственного числа легко объяснимо — Олег пришёл к Киеву с Игорем, который упоминается в этой же фразе и потом служит важным «аргументом» в противостоянии Олега с Аскольдом и Диром. Так, что, напротив, составитель Повести временных лет создавал цельный рассказ.

Какой же титул относился к Олегу, исходя из документального источника — договора 911 г.? В преамбуле договора перечислены послы руси и говорится о том, что они «послани от Олга, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр...». Послы направлены к императорам Византии, которые именуются «великим о Бозесамодержьцем, царем греческым». Далее снова упоминаются «великие князья» Руси, а дальше ещё несколько раз – «наши светлые князья русские» и все, «иже суть под рукою светлого князя нашего». Итак, получается, что Олег носит титул великого и светлого князя, а ему подчиняются другие великие и светлые князья. Первый среди равных. В договоре 944 г. так же «великим князем русским» назван и Игорь, но ему подчиняется уже «всякое княжьё». По-видимому, статус этих подчинённых князей уже более низкий, чем при Олеге. Отражает ли, однако, титулование великим князем Олега реальность?

В летописных текстах титул «великий князь русский» используется применительно к киевским князьям XI — нач. XII вв. в известиях об их смерти. Так, Ипатьевская летопись под 1015 г. сообщает: «умре же Володимир князь великыи на Берестовъмь», Повесть временных лет под 1054 г.: «престависявеликый князь русьскыйЯрославъ», под 1093 г.: «престависявеликый князь Всеволод», та же Ипатьевская под 1125 г. отмечает: «престависяблаговерныи (и благородныи) князь христолюбивыивеликыи князь всея Руси»[15]. Здесь титул «великий» выглядит в качестве официального, а обозначения «благоверный» и т.п. — в качестве хвалебных эпитетов. На печатях князья титулуются просто «князьями русскими» или «архонтами Росии» (в греческих надписях), изредка присутствуют эпитеты «благороднейший» или «всея Росии». Эти обозначения позволяют утверждать, что на печатях использовался одинаковый титул для древнерусских князей, независимо от их статуса[16].

Очевидно, что именно греческий титул «архонт» и должен был применяться при обозначении древнерусских князей в греческих оригиналах договоров 911 и 944 гг., тем более, что он известен и по другим византийским источникам того времени — сочинениям императора Константина Багрянородного[17]. Однако, титул «великий» вызывает у исследователей сомнения, полагают, что это или перевод греческих почётных прилагательных, употреблявшихся в византийской дипломатической практике, или же просто почётное дополнение, сделанное в древнерусском переводе договоров или при редактировании Повести временных лет. Обращает на себя внимание тот факт, что с «великими князьями русскими» в договорах соотносятся «великие самодержцы, цари греческие». Это вроде бы подтверждает мысль о том, что обозначение «великий» применительно к русскому князю — «следствие дипломатического этикета при указании равенства сторон»[18]. В то же время это слово могло и выделять киевского князя из числа других, обозначать его первенство при заключении соглашений. В этом смысле такое обозначение могло быть реальным как раз в начале X в., когда на Руси существовали и другие, «племенные» князья, не принадлежавшие к роду Рюриковичей. «Отсутствие титула великий князь в конце X — первой половине XII в. не может быть логическим доказательством его отсутствия на Руси в первой половине X в.», — справедливо утверждает историк М.Б.Свердлов[19]. Тем более, что этот титул, как мы видим, используется по отношению к киевским правителям XI — нач. XII вв. в летописании, а также и других древнерусских письменных источниках[20].

Под «рукою» Олега, как видим, находятся другие «великие» и «светлые» князья, да и сам Олег именуется «светлым». В этой связи нельзя пройти мимо сообщений арабских авторов, упоминающих о славянских правителях (славян арабы именовали «ас-сакалиба»). Большой интерес представляет текст, который в науке получил условное название «Анонимная записка о народах Восточной Европы». Кто был автором этой «Записки» неизвестно, но сохранилась она в составе других произведений арабских и персидских авторов начала X — середины XV вв. Наиболее ранний текст дошёл в труде арабского географа, перса по происхождению, жившего в персидском городе Исфахане, Ибн Русте. В 903 — 925 гг. он составил энциклопедический свод «Книга дорогих ценностей» («Китабал-а‘лак ан-нафиса»), от которого сохранилась рукопись только одного тома, посвящённого астрономии и географии. В этом-то томе и присутствуют сведения из «Анонимной записки»[21]. Описания народов, в том числе славян и русов, датируются временем между 889 и 892 гг.[22] Именно к этому тексту относится известный рассказ об «острове» русов, царь которых зовётся «хакан-рус». Нас, впрочем, интересуют славяне, жизнь которых описана довольно подробно, почему исследователи и полагают, что автор «Записки» лично побывал в земле славян. В тексте упоминается некий пограничный город славян Ва?.и? (Вантит или Вабнит у разных авторов), в котором традиционно видели землю вятичей, а, по предположению Д.Е.Мишина, это пограничный со степной зоной древнерусский Вятичев[23] . О правителях славян автор «Записки» говорит следующее: «Их глава коронуется, и они подчиняются ему и действуют по его распоряжениям. Его местопребывание — в середине страны славян. Упомянутый уже известный из их числа, который называется главой глав, именуется Свийт.м.л.к. Он выше сут(?).дж-а, а суб.дж — его заместитель. ... Город, в котором он живёт (имеется в виду верховный владыка), называется Дж.рваб(?); три дня в месяц там бывает торг, там продают и покупают»[24].

В соответствии с локализацией описанных народов, «логичнее всего было бы отождествить землю сакалиба... с землёй киевских полян»[25]. Однако в исторической науке утвердилось мнение, что автор «Анонимной записки» имеет в виду не восточных славян, а западных — моравов или белых хорватов. Такой вывод делается на основе анализа имени главы славян, в котором усматривают искажённое имя великоморавского князя второй половины IX в. Святополка. Между тем, имя можно понимать и как «свийт-малик» («свиет-малик»), в котором «малик» означает царь или князь. В этом смысле вполне возможно соотнесение с восточными славянами, и в частности со славянами Руси[26]. Напомню, что Олег выступает в договоре вгреками как «светлый князь», а также «светлыми князьями» именуются и другие князья на Руси, ему подчинённые. Именно он выглядит как «глава глав» по отношению к местным правителям племенных княжений. Примечательна и информация о заместителе верховного правителя, титул которого расшифровывается по-разному (один из вариантов соотносит его со словом «судья»[27]). Город же, в котором правит верховный правитель, именуется Дж.рваб, и в этом названии видят искажённое славянское «град»[28], т.е. просто обозначение города как такового. Ибн Русте сообщает также, что правитель ежегодно объезжает своих подданных, что напоминает славянское полюдье.

Соотнесённость двух правителей, один из которых может выступать в качестве некоего сакрального князя-жреца (с чем соотносится обозначение «свят» или «свет»[29]), а другой является светским властителем, конечно, находит очевидные параллели в других государственных традициях и, прежде всего, в хазарской, где был сакральный царь – каган и светский – бек. Ту же ситуацию, но применительно к русам, описывает и секретарь посольства багдадского халифа ал-Муктадира Ахмад Ибн Фадлан, который побывал в Волжской Булгарии в 921 — 922 гг. и оставил описание этого путешествия. Русы, которых он лично видел в Булгаре, судя по этому описанию — варяги, а об их государственной жизни Ибн Фадлан оставил довольно фантастические сведения, упомянув, что у них есть царь и его «заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных»[30]. И сведения «Анонимной записки», и информация Ибн Фадлана хронологически очень близки эпохе Олега. Само имя Олега может отсылать к сакральным функциям (подробнее об этом впереди), и поэтому возникает большой соблазн соотнести упомянутую арабскими авторами своеобразную «диархию» с ситуацией некоего двоевластия Олега и Игоря. И даже с соправительством Аскольда и Дира[31]. Конечно, такое сопоставление вполне возможно, но следует, однако, помнить, что, судя по договору 911 г., Олег выступает именно в качестве князя, реального правителя, а не сакрального, и, более того, в самом тексте договора Игорь даже не упомянут (что составляет разительный контраст с договором 944 г., где упоминаются многочисленные члены семьи «великого князя»).

Итак, мне всё же представляется, что Олег оттеснил Игоря от дел реального управления и, во всяком случае, если и выполнял какие-то жреческие функции, то совмещал сакральный и военный статус в одном лице. Каково же было происхождение самого Олега?

Во всех летописных источниках он именуется «родичем» Рюрика («от рода ему суща»). Более никак эта родственная связь не конкретизируется. В рассказе о взятии Киева Олег, обращаясь к Аскольду и Диру, говорит: «Гость есмь, и идемъвъ Греки от Олга и от Игоря княжича. Да придета к намъ к родомъсвоимъ», т.е. «я купец, и идём в Греки от Олега и от княжича Игоря. Да придите к нам, к родичам своим». Показательно, что Игорь именуется здесь княжичем, т.е. сыном князя, именем которого и действует Олег. Аскольд и Дир названы родичами варяжских купцов — так, по-видимому, обозначена их принадлежность к варягам-скандинавам. Затем же Олег заявляет следующее: «Вы неста князя, ни рода княжа, но азъесмь роду княжа», и вынесоша Игоря: «А се есть сынъРюриковъ». «Вы не князья и не княжеского рода, но я княжеского рода». Олег противопоставляет себя другим варяжским предводителям, обосновывая захват Киева принадлежностью к роду Рюрика. Именно эта родственная связь в его устах становится значимым аргументом. Из летописного рассказа можно заключить, что Олег принадлежал к тому же роду, что и Рюрик, т.е. находился с ним в родстве по мужской линии.

Но в XVII — нач. XVIII в. «уточнение» этого родства пошло по другому пути. Долгое время никаких версий относительно происхождения Олега и его родства с Игорем в историописании не возникало. Ни в Воскресенской летописи, ни в Никоновской, ни в Степенной книге, т.е. в летописных памятниках XVI в., где события ранней русской истории обрастали зачастую новыми подробностями, нет упоминаний о роде Олега. И только XVII век, по-видимому, принёс некоторые новации. Известны они нам в основном по «Истории Российской» Василия Никитича Татищева, который работал над нею в течение нескольких десятилетий (хотя и нерегулярно), вплоть до смерти в 1750 г.

Уже в первой редакции второй части своей «Истории» (закончена в 1746 г.) Татищев называет Олега «свойственником» Рюрика, а в примечаниях к летописному тексту, включённому в «Историю», оговаривает: «Олег же, как мнится, шурин Рюриков, а Игорю дядя по матери»[32]. При этом имя «Дир» Татищев считает сарматским словом «тирар», что значит «пасынок», следовательно, Аскольд и Дир были одним лицом, и этот Аскольд являлся «пасынком» Рюрика. Конфликт же Олега с Аскольдом Татищев представляет как родственное столкновение.

Итак, Татищев летописную фразу «от рода ему суща» понимает как указание не на родство Олега и Рюрика, а насвойствó, т.е. родство по браку. Каковы были основания для этого вывода? Василий Никитич ссылается на т.н. Раскольничью летопись («Раскольничий манускрипт»), некий летописный текст, который был в его распоряжении. Затем это предположение подтвердила и т.н. «Иоакимовская летопись», полученная им, по его утверждению, в 1748 г. Татищев приводит выдержки из неё, причём те сведения, которые не содержатся у «Нестора», и среди этих дополнений обнаруживается следующее: «Рюрик по отпуске Оскольдабе вельми боля и начат изнемогати; видев же сына Ингоря вельми юна, предаде княжение и сына своего шурину своему Ольгу, варягу сусчу, князю урманскому»[33]. В этой же «летописи» указывалось, что именем Ольги было первоначально Прекраса, она происходила из Изборска и была от рода Гостомысла, а Олег, выдав её замуж за Игоря, переменил ей имя и «наречево свое имя Ольга». Так.согласно неким летописным текстам, а Иоакимовскую летопись Татищев приписал первому новгородскому епископу ИоакимуКорсунянину и, следовательно, считал очень древней, Олег оказывался не только шурином Рюрика, но и князем «урманским», т.е. норвежским, да ещё и дал своё имя княгине Ольге.

Все эти сведения отразились во второй редакции второй части «Истории», над которой Татищев работал в конце 1740-х гг. Здесь в летописном тексте Олег назван «сродником» Рюрика, а в примечании сказано: «Олег здесь именуется сродником, а у Иоакима шурином, равно в Раскольничьем манускрипте — вуем Игорю; в Прологе же, в житии св. Ольги, дядеюИнгорю, то есть братом Рюрику, именован»[34]. Как видим, у Татищева появился и третий источник — житие княгини Ольги (явно позднее). Какова же достоверность имевшихся у Татищева летописей. И тут, к сожалению, возникает больше вопросов, нежели ответов. «Иоакимовская летопись», по-видимому, представляет собой фантом, созданный Татищевым[35], или, во всяком случае, текст конца XVII, если не начала XVIII в. Таинственный «Раскольничий манускрипт», если он также существовал в действительности, может относиться, скорее всего, к летописанию XVII в., причём украинского происхождения[36]. Следовательно, перед нами просто домысливание ситуации, родственных связей первых князей, очевидно позднее и абсолютно недостоверное. Поэтому и все рассуждения о том, что дядя по матери (на Руси действительно называвшийся «вуем») традиционно мог быть воспитателем сироты-племянника, и эта система авункулата, хорошо известная у древних народов, в т.ч. в Африке и в Океании, присутствовала также и на Руси, повисают в воздухе. Никаких оснований считать Олега дядей Игоря по матери нет. А, напротив, следует признать вслед за Повестью временных лет и древнейшими русскими летописями, Олега «родичем» Рюрика, т.е. представителем того же рода, что и основатель княжеской династии.

Что же можно сказать о реальной генеалогии Олега? Ясно, что Олег был варягом, т.е. скандинавом. Его скандинавское происхождение не отрицалось даже в советские времена, когда такой антинорманист, как академик Б.А.Рыбаков, признавал Олега «конунгом», шведом или норвежцем[37], правление которого на Руси было, впрочем, лишь эпизодом в её истории: как и другие варяги-«находники», этот «временный» князь вскоре исчез с исторического горизонта. Определённые выводы можно сделать из анализа самого имени Олега. Имя это восходит к древнескандинавскому имени Helgi (женская форма Helga, т.е. Ольга), которое соответствует прилагательному helgi, употреблявшемуся в христианский период в значении «святой». Однако это не значит, что такого слова не существовало в дохристианское время. Тогда helgi означало «священный», «сакральный», а применительно к образу конунга или героя сопрягалось также с духовной, сакральной целостностью и обладанием удачей[38]. В языческий период в скандинавской традиции, по подсчётам Е.А.Мельниковой, было около десяти персонажей, носивших это имя, «причём их подавляющее большинство так или иначе связано с героико-эпическим контекстом» [39].

Первый по времени среди них — Хальга (Хельги) Добрый, упоминаемый в ряде источников, и, прежде всего, в средневековой англосаксонской поэме «Беовульф» (VIII в.). Время его жизни можно определить лишь приблизительно, среди версий называется рубеж V и VI вв. н.э.[40] Хальга принадлежал к датской династии Скьёльдунгов, основателем которой считался некий Скильд (Скьёльд) Скевинг. Его внук Хальфдан имел трёх сыновей, среди которых был и Хальга. Вот как об этом говорится в «Беовульфе»: «Родилось на землю от Хальфдана четверо: Херогар, Хродгар, Хальга Добрый и дочь...»[41] . О Хальге почти ничего неизвестно, но он являлся отцом знаменитого героя Хродульфа или ХрольваКраки (Жердинки). Хальга упоминается и в других источниках, в т.ч. древнеисландских. У исландского скальда СнорриСтурлусона в его своде саг «Круг Земной» в первой саге — об Инглингах говорится: «В Хлейдре правил тогда Хельги конунг, сын Хальвдана. Он приплыл в Швецию с такой огромной ратью, что Адильсу конунгу не оставалось ничего, кроме как бежать. Хельги конунг высадился со своим войском, разорял страну и взял большую добычу. Он взял в полон Ирсу, жену конунга, и увёз с собой в Хлейдр, и женился на ней. Их сыном был ХрольвЖердинка»[42]. Потом выяснилось, что Ирса на самом деле дочь Хельги, после чего она вернулась в Швецию к Адильсу «и была там до конца своей жизни». «Хельги конунг погиб в походе. ХрольвуЖердинке было тогда восемь лет, и он был провозглашён конунгом в Хлейдре». Хлейдр — это Лейре на о. Зеландия, на территории Дании. Таким образом, впервые имя Хельги зафиксировано именно в датском регионе.

Два других Хельги известны из песен «Старшей Эдды». Это Хельги Убийца Хундинга, которому посвящены две песни, и Хельги, сын Хьёрварда[43]. Хельги Убийца Хундинга был сыном Сигмунда, принадлежавшего к датской династии Ильвингов (по другой версии, Скьёльдунгов) — во всяком случае сказание об этом Хельги имеет датское происхождение[44]. Второй Хельги является сыном некоего конунга Хьёрварда, но, к какой династии он принадлежал, неизвестно.

Помимо датского региона имя Хельги встречалось и в норвежском. Об этом свидетельствуют ещё три героя, информация о которых, в частности, сохранилась у Саксона Грамматика в его хронике «Деяния данов» (XII в.), один из Хельги был конунгом Халогаланда — северной части Норвегии[45]. Ещё один норвежский Хельги — Хельги Смелый в первой половине IX в. был конунгом в Хрингарики (Рингерики), в южной Норвегии. Его сын Сигурд Олень был дедом норвежского короля Харальда Прекрасноволосого[46].

По наблюдениям Е.А.Мельниковой, имя «Хельги» в дохристианское время «отмечается, прежде всего, в именослове Скьёльдунгов – легендарной династии правителей о. Зеландия с центром в Лейре», а также связано и с норвежским культурным ареалом. Оно принадлежало к числу не рядовых имён, а «княжеских», т.е. употреблялось в знатных родах и «отсылало к представлениям о сакральности конунга, как обладателя удачи»[47].

Интересный факт «исторического» использования этого имени относится к концу IX в. В 890-х годах в Дании правил некий конунг Хельги, которого упоминает немецкий хронист Адам Бременский в первой книги своего произведения «Деяния архиепископов Гамбургской церкви» (написано между 1072 и 1075 гг.). Адам Бременский сообщает, что после гибели «королей» данов Готфрида и Сигфрида правителем стал Хельги: «Я также слышал из уст правдивейшего короля данов Свена (имеется в виду датский король Свен Эстридсен, современник и информатор Адама), когда он по нашей просьбе перечислял своих предков, [следующее:] "После поражения норманнов [у данов], как я выяснил, правил Хельги, муж, любимый народом за свои справедливость и святость. Вслед за ним правил Олав, который, явившись из Свеонии(Швеции), захватил датское королевство силой оружия..."»[48]. Иными словами, после Хельги произошло шведское завоевание Дании, а сам Хельги был, возможно, последним представителем какой-либо местной династии. Указание на справедливость и святость Хельги, выдержанное в христианском духе, по-видимому, согласуется с семантикой его имени[49].

Мы вновь сталкиваемся с именем Хельги у датских конунгов, и здесь важно вспомнить об одной из версий происхождения самого Рюрика. Ещё в начале XIX века было высказано предположение о тождестве Рюрика и ютландского (датского) конунга Хрёрика (Рорика), упоминаемого в латинских средневековых анналах в середине IX века[50]. Эта версия была поддержана многими историками, а в недавнее время получила дополнительные аргументы в свою пользу. Среди подтверждений этой гипотезы и упоминания «франкского» происхождения руси в византийских источниках середины X в.[51], и археологические находки – клады эпохи викингов во Фрисландии, в одном из которых обнаружено чрезвычайно большое для западно-балтийского региона количество арабских дирхемов[52]. Известный историк А.А.Горский высказал чрезвычайно плодотворную мысль о том, что возможные связи Рюрика с государством франков могли повлиять и на становление древнерусской государственности. Варяги, пришедшие на Русь с Рюриком и Олегом и способствовавшие объединению восточных славян в единое государство, «видимо, относились к наиболее «франкизированной» на тот момент группировке выходцев из Скандинавии. Они должны были являться в большей мере носителями традиций франкской государственности, чем скандинавских общественных порядков»[53]. Эти традиции и оказали влияние на становление государства на Руси.

Неизвестно, принадлежал ли Рорикютландский к роду Скьёльдунгов (или считался таковым), но именослов ютландских конунгов IX в. был традиционен для датских правящих родов. Так, непосредственный предок Рорика носил имя Хальвдан. Можно думать, что и упоминаемый со слов датского короля Адамом Бременским Хельги также находился с Рориком в каком-либо родстве. Если это так, то возникает предположение о том, что этот самый Хельги и мог быть древнерусским Олегом[54]. Хронологическая разница не может здесь являться аргументом, поскольку сама начальная хронология правления Олега, как мы видели условна. По словам А.А.Горского, «правление Хельги в Ютландии, было, видимо, коротким.., указания на его смерть или гибель нет, и вполне можно допустить, что незадолго до 900 г. он, будучи изгнан из своих владений Олафом, занял место умершего к этому времени своего родича Рюрика в земле словен»[55]. Примечательно, что среди датских конунгов IX в. встречается и имя Ингвар. Так звали одного из датских «королей» (наиболее жестокого к христианам), о котором упоминает тот же Адам Бременский[56]. Ингвар (Игорь) — это также и имя сына Рюрика. Все эти факты свидетельствуют о том, что, по-видимому, первые древнерусские князья варяжского происхождения были представителями датских родов конунгов, чей именослов восходил к династии Скьёльдунгов.

На Руси, однако, имя «Олег» было переосмыслено. Об этом свидетельствует прозвище Олега, зафиксированное в летописях – «Вещий». Повесть временных лет связывает появление этого прозвища с конкретными событиями похода на Византию в 907 г.: «И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещёнными». Переосмысление имени могло произойти в славянской языческой среде, где сакральность воспринималась как мудрость, способность к провидчеству, наделённостьсверхестественной силой и магическими способностями. Таким образом прозвище «вещий» вполне могло являться значением самого имени Helgi на славянской почве[57]. Случаи переосмысления подобного рода известны и для других явлений языка. Так, древнескандинавское слово «garðr», означавшее «двор, ограда, укрепление, хутор», было сопоставлено с древнерусским «городъ» (старославянское «градъ») и, будучи переосмысленным, дало начало скандинавскому названию Руси Garðar, т.е. буквально «Города»[58].

Но семантика имени Helgi (Олег) могла и повлиять на собственно славянские имена. Сын «воспитанника» Олега князя Игоря и Ольги (имя которой представляло собой женскую форму имени Олег и, следовательно, имело то же значение «священный, сакральный», а позднее «святой» (в христианском смысле)) носил славянское имя Святослав — первым в роду древнерусских князей Рюриковичей. В своё время высказывалась гипотеза о том, что это имя представляет собой контаминацию переосмысленных на славянской почве скандинавских имён его предков[59]. Первая часть имени — «Свято-» — соответствует семантике имён Олег (Helgi) и Ольга (Helga), а вторая — «-слав» — отсылает к первой основе имени Рюрик — Хрёрик, т.е. Hroeríkr, где первый корень скандинавское hroð — «слава». Такое переосмысление вполне возможно в контексте варяго-славянских контактов на Руси в начальный период её истории. Мы знаем, например, что у скандинавского по происхождению воеводы Свенельда (Sveinaldr) были сыновья, которых звали Лют и Мстиша, и если Мстиша — очевидно славянское имя, то имя Лют можно понимать и как производное от славянского прилагательного «лютый», и как широко распространённое скандинавское имя Ljótr, учитывая тем более написание имени сына Свенельда в некоторых летописях (Лут, Лот)[60]. То же самое относитсяи к имени воеводы князя Ярополка Святославича — Блуда, имя которого (помимо очевидных славянских коннотаций) может происходить от древнескандинавского слова blóð со значением «кровь», «кровавый» (подобно тому, как норвежский конунг Эрик носил прозвище «Кровавая секира»)[61]. В то же время соратником Ярополка был и некий Варяжко — имя, восходящее к неславянскому этнониму «варяг», но в славянской форме. Мать князя Владимира звали Малушей. Она была дочерью некоего Малка Любечанина и сестрой Добрыни. В Повести временных лет под 1000 г. упоминается смерть некоей Малфреди (скандинавское имя Малмфрид (Malmfriðr)). Ясно, что она принадлежит к княжескому роду, но кем она была, в летописном тексте не указано (это сообщение вообще восходит к какому-то помяннику, который, вероятно, вёлся при Десятинной церкви). То, что Малфредь входила в число предков позднейших Рюриковичей подтверждается вроде бы использованием, хотя и не частым, этого имени среди потомков Владимира в дальнейшем. Существует версия о том, что Малфредь — это и есть мать Владимира, Малуша[62]. Получается, что у славянина (?) Малка, происходившего из Любеча, сын носил славянское имя, а дочь — скандинавское (переосмыслявшееся и по-славянски). Все эти примеры показывают, насколько «гибкими» в зоне скандинаво-славянских контактов на Руси оказывались имена и даже слова, которые могли наделяться смыслами и по-скандинавски и по-славянски. Поэтому ничего удивительного в возможности влияния имени Олег/Ольга на первую часть имени князя Святослава в этом контексте нет.

Но имя Олег, конечно, и в своей древнерусской форме стало популярным у династии Рюриковичей. Следующим после Олега Вещего его носил второй из сыновей Святослава Игоревича — древлянский князь Олег, трагически погибший во время усобицы в 977 г. Потом его имя, как и имя его старшего брата Ярополка, стало вновь актуальным в 1040-х гг., после того, как Ярослав Мудрый в 1044 г. велел выкопать останки Ярополка и Олега (оба умерли язычниками), крестить их и захоронить в Десятинной церкви. Двое внуков Ярослава — сыновья его сыновей Изяслава и Святослава — получили имена Ярополк и Олег соответственно (Олег даже оказался полным тёзкой Олега древлянского — оба носили одинаковое отчество Святославич). При этом Олег в крещении был назван Михаилом, тоже, вероятно, не без участия своего деда[63]. Этот Олег стал потом известным черниговским князем Олегом Святославичем, и от него пошла дальнейшая династия чернигово-северских князей (Ольговичи), в которой имя «Олег» сделалось родовым. Кстати, интересно, что второго своего сына Олег Святославич назвал Игорем, подобно тому, как Игорь Рюрикович был преемником и «воспитанником» Вещего Олега. Имя «Олег» стало популярным и в рязанской ветви Рюриковичей, которые пошли от младшего сына того же Святослава Ярославича, чьим сыном был и Олег черниговский. Единственный Олег, канонизированный Русской православной церковью в период Средневековья — Олег Романович, князь брянский, также происходил из черниговской ветви Рюриковичей. Но о дальнейшей судьбе имени «Олег» в истории русской культуры речь впереди.