В.Ф.Солдатенко. Украинский фактор в российском революционном процессе.

УКРАИНСКИЙ ФАКТОР В РОССИЙСКОМ РЕВОЛЮЦИОННОМ ПРОЦЕССЕ

Редкое иллюстрированное издание о событиях 1917 г. в России обходится без весьма красноречивой фотографии, где запечатлена колонна солдат, выходящих на демонстрацию под явно наспех изготовленным, не очень искусным красным транспарантом с огромными белыми буквами «Волынцы». Это солдаты учебной команды Волынского полка, сформированного преимущественно из украинцев, которые на рассвете 27 февраля 1917 г. отказались подчиняться офицерам и первыми из войск Петроградского гарнизона перешли на сторону восставших рабочих столицы. Молниеносное присоединение к ним солдат Преображенского, Литовского и других полков столичного гарнизона предрешило судьбу самодержавия, обеспечило и знаменовало победу Февральской революции.

Всю весну и лето 1917 г. российские газеты пестрели заголовками и материалами далеко не лестного содержания по поводу украинцев, своими «предательскими действиями» в ответственный исторический момент «вонзающими нож в спину» нарождающейся хрупкой демократии, «разваливающими фронт», помогающими ненавистным врагам, подрывающими устои самого существования России как государства. А июльский кризис, и вовсе приблизивший страну к октябрьской катастрофе, был круто замешан на безответственной позиции Украинской Центральной Рады, на поводу у которой пошли чересчур сговорчивые лидеры входивших во Временное правительство социалистических партий на переговорах в Киеве в конце мая — начале июля.

Не менее опасными уже для большевистской России, её «центральной власти» представляются попытки той же Центральной Рады сплотить на антисоветской платформе национально-государственные образования, возникшие осенью 1917 г. на руинах «тюрьмы народов», действия лидеров Украинской Народной Республики, вступивших в преступный, антинародный сговор с наиболее грозным и сильным врагом Советской власти — кадетско-каледиской контрреволюцией на Дону.

Немало недовольства, претензий относительно сущности, характера, направленности событий в Украине, а, нередко, и угроз по адресу политических лидеров, выражалось официальным Петроградом не только в обозначенные апогейные моменты развития общероссийского революционного процесса в 1917 г. С точки зрения «правящего класса» — руководящих политических партий — они в чём-то понятны, даже, отчасти, объяснимы и, одновременно, в чём-то необоснованны, проистекали от неадекватной оценки, непонимания тенденций развития общественной жизни в регионе, в чём-то находились вне фокуса внимания тех, кто по разным причинам не симпатизировал «деструктивным», «дезоргаинизаторским» решениям и акциям, усугублявшим кризисное положение в стране, губительно влиявшим на выбор ответов на вызовы времени.

Реальные жизненные противоречия 1917 г. находят своё отражение и в современной историографии, представители которой по-разному подходят к реконструкции исторического опыта столетней давности. Разнобой особенно усилился, превращаясь подчас в непримиримые противостояния, в последние два с половиной десятилетия в связи с доминированием в позиции украинских историков концепции Украинской революции, реализующей в исследованиях принцип нациоцентризма.

Этим, хотя бы в некоторой степени, объясняется потребность очередного обращения к предметному выяснению того, какую действительную роль играли события в украинском регионе, поведение представителей украинского социума в общероссийском революционном водовороте 1917 г.

Прежде всего, как представляется, следует оговориться относительно весьма важного исследовательского момента, который существенно влияет на воспроизводимую историческую картину, точнее — её основу, канву. Когда речь заходит об Украинской революции как о некоем особом явлении, нельзя считать, что она в пространственном и содержательном отношении была ограниченным, самостоятельным феноменом, «отрезанным» от происходившего в России в целом. Совсем наоборот. Нередко масштабы, интенсивность общих проблем и характер их решения в Украине оказывались в социологическом измерении и представлении более рельефными, результативными, нежели во многих других, отчасти — даже центральных регионах страны.

И, во многом, речь даже не о каких-то малозначимых, второстепенных сегментах общественной жизни, а об определяющих, сердцевинных механизмах пульсирования тогдашних революционных векторов, заключающихся, скажем, в потенциях и могуществе пролетарского движения, деятельности большевистских организаций, позиции Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и т.п. И в это же время, параллельно, во взаимопереплетении, взаимовлиянии и взаимодействии развивалось мощное национально-освободительное движение, в силу ряда причин очень быстро приобретшее параметры и сущностные черты полноценной национально-освободительной революции. Её цели — по возможности более полнокровное, всестороннее возрождение нации, воссоздание её государственности как основного гаранта равноправного развития в установлении форм связи, общения с другими социумами — во многом совпадали с генеральной освободительной направленностью, динамикой процессов, порождённых и Февральской, и Октябрьской революциями, но и входившими в противоречие с ними, вызывавшими достаточно болезненные кризисные явления. То есть, у историка нет совершенного чудодейственного «скальпеля» не только для того, чтобы расчленить социальную и национальную слагаемые революции по целеполаганию мотивации действий, группированию сторонников, осуществляемой тактике, но и по пространственно-географическому принципу. Революционные потоки в своём устремлении не считались с формальными этническими границами, которые, к тому же, не существовали в государственно-политической реальности.

В результате, в определённые моменты, в зависимости от сложных комбинаций, обстоятельств, осуществлялись «переливы» сил (в чём-то подобно жидкости в сообщающихся сосудах), но не оставались на одном уровне, неизменно стремясь к нарушению равновесия. То есть, украинский фактор нельзя считать чем-то стабильным, стерильным и неизменным, как весьма и весьма «текущей», «колеблющейся», «виляющей» являлась объективная динамика составляющих и поведение слагаемых общероссийских процессов.

Думается, недостаточно обоснованы соображения тех авторов, которые предлагают считать началом Украинской революции первые залпы мировой войны — то есть 1914 год[1]. Приводимые в пользу такого взгляда аргументы явно недостаточны, входят в противоречие с реальными фактами, в частности, отождествляют обострение украинского вопроса в годы империалистической войны с подъёмом национально-освободительного движения. Как раз наоборот. Украинское движение было практически задавлено репрессиями, усилившимися согласно законам военного времени. Украинские партии были загнаны в глубокое подполье, едва-едва проявляли себя. Это коснулось даже либерального Товарищества украинских постепеновцев, один из лидеров которого — М.С.Грушевский — был отправлен в ссылку.

События в Галиции выдающиеся украинские историки (М.С.Грушевский, Д.И.Дорошенко) вообще охаректиризовали как «Галицкую Голгофу», «Галицкую руину», где не то что о революции, а о сколько-нибудь заметных волнениях на национальной почве даже говорить не приходилось.

О чём вполне обоснованно может идти речь, так это о накоплении, своеобразном генерировании освободительной энергии, что органично вписывалось в общий контекст вызревания общеевропейской ситуации, достигавшей к началу 1917 г. предельных значений[2].

Настоящим же детонатором украинского национального взрыва послужила Февральская революция. Причём, вполне обоснованно говорить именно о мгновенном могучем взрыве, молниеносности осуществления серьёзнейших акций, имевших далеко идущие последствия. Следует обратить внимание хотя бы на тот факт, что образование Украинской Центральной Рады в Киеве произошло почти параллельно, буквально через день после создания в Петрограде Временного правительства: 3 — 4 марта 1917 г. Тогда же в Киеве сформировался Исполнительный комитет объединённых общественных организаций и состоялось учредительное собрание Киевского Совета рабочих депутатов[3].

Уже на следующий день Центральная Рада разослала всем провинциальных организациям телеграмму, в которой предлагалось высыласть депутации к Временному правительству с изложением неотложных нужд украинского анрода, создавать просветительские организации и организовывать сборы на национальный фонд. В направленной в Петроград телеграмме приветствовалось «первое министерство свободной России» и выражалась уверенность, что «справедливые требования украинского народа и его демократической интеллигенции будут удовлетворены полностью»[4].

Весьма важно, что под стать выплеснувшемуся энтузиазму нации (что стоили только «зашкаливавшие» за все привычные представления более чем стотысячные демонстрации под украинскими знамёнами в Петрограде, Киеве, повсеместные митинги, форсированное создание массовых национальных организаций!) оказались политические лидеры нации. Наблюдался поистине взлёт активности выходивших из подполья партий. Мгновенно консолидировались, умножали свои ряды Товарищество украинских постепеновцев, уже в марте наименовавшие себя Союзом автономистов-федералистов — СУАФ (лидеры — М.С.Грушевский, С.А.Ефремов, В.П.Прокопович, А.В.Никовский), Украинская социал-демократическая рабочая партия (лидеры — В.К.Винниченко, Н.В.Порш, Б.Н.Мартос, И.Н.Стешенко, В.Д.Антонович), завершили процесс объединения в Украинскую партию социалистов-революционеров существовавшие ещё с начала века эсеровские организации (Н.Н.Ковалевский, П.А.Христюк, Н.Е.Шаповал, Н.Я.Григориев, М.Н.Стасюк), Украинская народная партия (Н.И.Михновский).

За десятилетия предыдущего существования во многом выкристаллизовалась стратегическая линия поведения. Её очень тонко улавливал и весьма талантливо превращал в конкретные лозунги, определение направления движения к цели избранный председателем Центральной Рады М.С.Грушевский. В кратчайшие сроки он выпустил серию популярных брошюрок («мотыльков»), адаптировав на сознание миллионов украинцев сложнейшие теоретико-политические проблемы. Красноречивы уже названия этих получивших широчайшее распространение публикаций: «Великий момент», «Откуда пошло украинство и к чему оно идёт», «Кто такие украинцы и чего они хотят», «Какой автономии и федерации хочет Украина» (естественно, на украинском языке). Буквально менее чем за месяц на основе пропагандировавшихся идей сплотились миллионные массы политически активного украинства. На сотнях и тысячах митингов, сходов, конференций принимались резолюции, сформулированные в духе предложений М.С.Грушевского, которого всё чаще именовали «отцом нации». А своеобразный итог был подведён Украинским национальным конгрессом (съездом), проведённым в Киеве 6 — 8 апреля 1917 г. Практически единодушно почти тысяча делегатов, направленных со всех регионов Надднепрянской Украины, одобрили документы, ставшие реальной платформой Украинской революции. В лапидарном изложении это: движение нации к торжеству демократии в Украине и России, создание национальной народоправной государственной организации при реализации принципа широкой национально-территориальной автономии в федеративной, демократической республике Россия, равноправный союз всех населяющих страну национально-государственных образований с гарантией прав национальных меньшинств, украинизация всех сфер общественной жизни[5].

Думается, есть немало оснований утверждать, что такой чёткой, конкретной программы к тому моменту не смогла выработать ни одна политическая сила в России.

Достаточно вспомнить, что Временное правительство, поспешившее провозгласить страну демократической республикой, не удосужилось принять ни сколько-нибудь целостной, внятной концепции своей деятельности, ни, хотя бы, принципиально определиться относительно животрепещущих вопросов момента — об окончании войны и заключении мира, об отношении к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, о созыве Учредительного собрания и конфигурации органов исполнительной власти. Полная неопределённость оставалась в аграрном, национальном вопросах, всячески тормозилось принятие рабочего законодательства[6].

Даже сравнительно более мобильные образования — порождения революционного творчества — Советы оставались долгое время в состоянии поиска приемлемой платформы. Ни мартовское совещание Советов в Петрограде, ни Первый Всероссийский съезд Советов в июне 1917 г. не смогли преодолеть разнобоя в подходах участников к назревшим проблемам жизни страны[7].

Хотя, по объяснимым причинам, но всё же только к концу апреля (Седьмая [Апрельская] Всероссийская конференция РСДРП[б], Петроград) смогли, в общем и главном, придти к единству мнений большевики, совсем не просто воспринявшие курс на переход от буржуазно-демократической революции к социалистической[8]. Впрочем, и в последующем тут не обошлось без определённых трений.

Естественно, никакой речи не могло быть о полном согласии во взаимоотношениях и координации позиций на ближайшую и отдалённую перспективу между общероссийскими партиями (Партия народной свободы [кадеты], меньшевики, эсеры, бундовцы и др.)[9].

В противовес этому, украинские политические партии организационно сплотившись под эгидой координационно-политического института — Центральной Рады, консолидировавшись на платформе автономистско-федералистского курса (буквально единичные его оппоненты из стана самостийныков не могли хоть сколько-нибудь существенно повлиять на безусловно доминирующие настроения), представлялись достаточно серьёзной силой, хорошо осознающей свою цель и способы её достижения.

Впрочем, то, что изначально представлялось теоретически безупречным, несомненно справедливым, не направленным против чужих интересов, во вред им, на поверку оказалось весьма труднодостижимым.

Все попытки добиться взаимопонимания с Временным правительством, поддерживающими его общероссийскими партиями воспринимались, что называется, «в штыки». Легитимного осуществления, каких-либо подвижек, даже обещаний относительно очень скромных и вполне обоснованных, в рамках демократии, пожеланий и предложений при неизменных заверениях во всемерной поддержке официального Петрограда (и на уровне оформленных письменных деклараций, и в переговорных усилиях миссий) не произошло. Не просто циничный отказ, но грубые окрики с угрозами репрессий, посыпавшиеся в сторону Киева (особенно возмутительными были запрет военным министром А.Ф.Керенским созыва Второго всеукраинского войскового съезда, обвинения в адрес Центральной Рады в государственной измене как реакция на провозглашение Первого Универсала), вызывали всё возрастающую волну народного возмущения. Опираясь на массовую поддержку (настроения в низах были даже намного радикальнее), лидеры Украинской революции начали, хотя и робко, с оглядками, но всё же осуществлять свою программу явочным путём[10].

Запрещённый съезд состоялся. Усилились стихийные тенденции к обособлению солдат-украинцев в армии и создания частей по национальному принципу. Огромный энтузиазм вызвало провозглашение на местах Универсала с самочинным введением автономного статуса Украины (в Киев полетели сотни писем, телеграмм, резолюций, приветствовавших важный шаг и обещавших поддержку)[11]. Появилась масса одобрительных статей в прессе. Образовался собственный орган исполнительной власти – Генеральный секретариат. Несмотря на мощнейшую кампанию по дискредитации украинцев, идеологический шантаж, справедливые требования и шаги в демократическом направлении были поддержаны активно усиливающими свои позиции, стремительно наращивающими авторитет большевиками (статьи В.И.Ленина в «Правде» «Не демократично, гражданин Керенский», «Украина», «Позор», «Украина и поражение правящих партий России» и др.[12] С определёнными оговорками, в поддержку Центральной Рады выступили и местные организации РСДРП(б), в частности, руководство Киевского комитета партии[13].

Временное правительство осознало проигрышность, бесперспективность своей позиции, решило резко сманеврировать, попытаться любой ценой перехватить инициативу, остановить своевольные действия Рады, дабы не допустить непоправимое развитие событий. В Киев была направлена делегация (И.Г.Церетели, М.И.Терещенко, Н.В.Некрасов), к которой присоединился А.Ф.Керенский[14].

Поскольку серьёзных аргументов для противодействия объективно назревшим переменам (впрочем, как и реальных сил) у официального Петрограда не существовало, был запущен механизм торга, взаимных компромиссов, уступок. За признание совершившимся фактом (т.е. легитимизацией) провозглашения автономного статуса Украины (а, значит, — и признание законной Центральной Рады как её высшего руководящего органа), согласие на сформирование Генерального секретариата как местного органа власти Временного правительства, столичные министры добились серьёзных уступок со стороны представителей Центральной Рады (официальные переговоры с украинской стороны вели М.С.Грушевский, В.К.Винниченко, С.В.Петлюра[15]). Таковыми стали обещание не делать впредь, до созыва Учредительного собрания или без согласия столичных властей, никаких самовольных шагов в деле форсирования автономии Украины, включить в Центральную Раду представителей национальных меньшинств сообразно их удельному весу в составе населения, по существу — сдерживание стихийного процесса украинизации армии (осуществлять подобного рода неотвратимые действия лишь в крайнем случае и с согласия военного министра и Верховного главнокомандующего).

Договорённости легли в основу двух симметричных документов – постановления Временного правительства по украинскому вопросу и Второго универсала Центральной Рады, обнародованных в один день — 3 июля 1917 г.[16]

Однако, кадеты спровоцировали новый кризис, отозвав однопартийцев из правительства. Официально — в знак несогласия с достигнутыми в Киеве договорённостями, воспринятыми как недопустимая уступка «европейскому профессору» (М.С.Грушевский) и его коллегам. Правительственный кризис совпал с общеполитическим, положившим начало открытому наступлению правых сил на демократические завоевания, рекламируемому как стремление «спасти страну», предотвратить надвигающуюся разруху, хаос, анархию. Привязавшись к «правительственной колеснице», лидеры Украинской революции, стремившиеся исключить из своего арсенала нелегитимные действия, пытавшиеся добиться желаемого результата мирными, ненасильственными методами, скорее, проиграли, чем выиграли, ограничили свои возможности для перспективных действий.

И происходила такая метаморфоза не столько через мощное противодействие Временного правительства, его расчётливую и жёсткую политику, сколько из-за непоследовательности поведения лидеров Украинской революции, боявшихся развития, нарастания национально-освободительного движения (все признаки объективной готовности масс, их сознания, настроений для серьёзного углубления борьбы были налицо), особенно в сфере украинизации армии, где каждый 4 — 5-й военнослужащий в 1917 г. был родом из Украины.

Думается, есть достаточно веские основания считать, что с начала июля влияние украинского фактора, олицетворяемого силами национально-демократической революции (Центральная Рада, Генеральный секретариат, органы украинской власти на местах, национальные общественные организации), начинает медленно, но неуклонно снижаться, занимать всё меньшее место в общем балансе процессов общероссийского характера.

Это весьма наглядно подтвердили уже события 3 — 5 июля в Киеве, получившие в документах и, соответственно, в историографии наименование «выступления полуботковцев»[17]. Конфликтная ситуация вызревала несколько ранее, а апогей её обострения пришёлся на момент переговоров правительственной делегации с представителями Центральной Рады в Киеве.

Руководствуясь желанием избежать конфронтации с официальной властью, Центральная Рада, Генеральный секретариат старались погасить национальный порыв солдатской массы к самодеятельности, созданию Второго добровольного украинского полка имени гетмана П.Полуботка. Лидеры Украинской революции болезненно рефлексировали на то, что в своё время (в апреле) не проявили должной твёрдости, когда надлежащим образом не противодействовали инициативе Н.И.Михновского и его коллег, придерживавшихся «самостийнических» ориентаций, явочным порядком создать Первый украинский полк имени гетмана Богдана Хмельницкого. Центральная Рада по существу тогда потерпела поражение и не хотела его повторения[18]. А недовольства, гнева Временного правительства украинские лидеры боялись больше, нежели утраты авторитета среди воинов, желавших прислужиться национальной идее (хотя, среди добровольцев оказалось и определённое число лиц с сомнительной, а то и откровенно порочной репутацией).

Однако, никакие увещевания функционеров Центральной Рады, Генерального секретариата, Украинского генерального войскового комитета (В.К.Винниченко, С.В.Петлюры, А.Я.Шульгина, М.М.Ковалевского, М.М.Стасюка, М.М.Полоза и др.) не возымели должного влияния на более чем пятитысячную массу воинов, сконцентрировавшихся на сборном пункте в селе Грушки, в непосредственной близости от Киева и требовавших объявить их самостоятельной национальной формацией. Лидеры же Украинской революции настойчиво добивались немедленной отправки солдат на фронт как обычного подразделения, главное – подальше от Киева.

После бурных дискуссий снятые с довольствия солдаты-полуботковцы 5 июля организованно вошли в Киев, взяли под свой контроль ряд стратегически важных пунктов и потребовали от Центральной Рады удовлетворения своих предложений. Однако, руководство Рады вошло в соглашение с командованием Штаба Киевского военного округа, верными ему частями и с участием Украинского полка им. Б.Хмельницкого добилось вытеснения взбунтовавшихся солдат из города, водворения их в казармы распределительного пункта. Там часть «заговорщиков» была арестована, остальные разоружены и в спешном порядке отправлены по железной дороге на фронт[19].

При этом, глава Украинского правительства В.К.Винниченко слал в Петроград, где также было весьма неспокойно, телеграммы поддержки правительству, успокаивал столичные власти, заверял, что с непокорными элементами удаётся справиться, сохраняя порядок. Вот одна из телеграмм Временному правительству:

Уже сам исторический эпизод, характер его протекания, поведение украинской власти (во всяком случае, подобным образом себя позиционирующей) демонстрируют серьёзный симптоматичный дрейф Украинской революции на сближение, отчасти солидаризирование, и даже смыкание не только с демократическим элементами республиканского курса Временного правительства, детерминированного революционной эпохой, сколько с совершенно очевидным креном официального Петрограда «вправо», откровенным стремлением ужесточения методов реагирования на развитие спонтанных тенденций массового поведения, не укладывающихся в «прокрустово ложе» политического истеблишмента.

Но ещё более поразительно, как подобное поведение не просто оправдывает, а, по существу, с некоторым победным, если не торжествующим видом восхваляет демократ, лидер партии социал-демократов, ещё вчера разоблачавший империалистические великодержавные выпады против украинцев, да и, собственно, персонально против себя самого.

Немало удивляет (что, правда, с другой точки зрения, может оцениваться как оправданные действия) и то, что довольно влиятельные политические силы прибегали к провокационным попыткам направить развитие событий в Киеве по «петроградскому сценарию». Начали усиленно распространяться слухи, появились панические публикации о том, что существует связь между столичными и киевскими заговорщиками. Однако, никаких реальных фактов за подобными утверждениями не было, кроме тех, что активно притесняемые как местными органами власти Временного правительства, так и функционерами, направляемыми Центральной Радой, исстрадавшиеся солдаты, ища «спасительную соломинку», обращались в конце концов за защитой к большевикам, которые просто не имели для того возможностей. Это признавал и Председатель Центральной Рады М.С.Грушевский[21].

Впрочем, орган УСДРП «Робiитнича газета», редактором которой был В.К.Винниченко, робко искала виноватых и в лице кадетов, и — более решительно – в лице самостийников во главе с Н.И.Михновким, в руководимом им воинском Клубе полуботковцев[22].

В свете изложенного, вряд ли можно согласиться с попытками некоторых авторов квалифицировать выступление полуботковцев как «неудачную попытку украинства уже летом 1917 г. провозгласить независимость Украины»[23].

Неординарное явление олицетворяло всю многогранность, противоречивость революционного процесса в Украине, соединение в нём элементов стихийности и осознанности, целеустремлённого действия, высокого благородного порыва и эгоистического интереса, зеркально отразив всё величие и трагизм переживаемой эпохи.

Один из выводов, который невольно напрашивается, заключается в том, что где-то с рассматриваемой хронологической вехи, а может, и конкретно — непосредственно именно с неё начинает заметно угасать запал, порыв, инициативность, напор, страсть сторонников национальной революции, исчезает присущая ранее дерзость, стремительность. Конечно, больше и в первую очередь это проявлялось в настрое и поведении лидеров, порождённых в значительной мере сомнениями, неуверенностью в своих силах, потенциале сегмента общества, который они всколыхнули, призвали под свои знамёна. Можно с большой долей уверенности говорить об уменьшении влияния украинского фактора на общероссийский процесс.

О явном смятении украинского руководства, боязни дать повод петроградским властям заподозрить себя в нелояльности, несоблюдении взятых обязательств красноречиво свидетельствует и факт, описанный в мемуарах главы Центральной Рады М.С.Грушевского. Дело было как раз в момент обострения кризиса, связанного с полуботковцами. «4 июля, — вспоминает историк, — пришла ко мне, к Центральной Раде, депутация от эшелона, который следовал из Саратова на фронт. Заявили, что воины этого эшелона — украинцы — провозгласили себя полком моего имени и просят меня принять от них парад». Судя по всему, М.С.Грушевский не только был застигнут врасплох, но и серьёзно колебался, как поступить. Потому он «послал их к Генеральному воинскому комитету и вскоре получил ответ Генерального комитета, что он (т.е. УГВК — В.С.) принципиально согласен признать их «вторым украинским полком Грушевского, если они под этим титулом не собираются уклоняться от военных приказов»[24]. Вот что, оказывается, больше всего беспокоило и руководство Центральной Рады, и органа, в чьи руки официально попало дело украинизации армии — УГВК во главе с С.В.Петлюрой, а именно — назваться можно как угодно, главное — не войти в конфликт с воинским начальством и побыстрее оставить Киев. Только получив соответствующие заверения М.С.Грушевский «...принял парад, поприветствовал это (...)людское стадо, посланное на убой, поцеловал икону – показанную мне полковую святыню. Неделей позже их отправили на фронт – они пошли безо всякого колебания[25]».

Что и говорить, подобная путаная, боязливая политика Центральной Рады не просто вносила дезорганизацию в процесс украинизации армии, доверенный мало что сведущему в данной сфере С.В.Петлюре, но и превращала Украинскую революцию, национально-государственное созидание в крайне уязвимое, беззащитное дело перед великодержавническими поползновениями и акциями Временного правительства.

Последнее же по-своему расценивало колебания Рады, Генерального секретариата, рассчитывая, что без надлежащей физической силы, без вооружённой опоры Украинская рада не составляет серьёзной угрозы, не сможет противостоять грубому натиску, вынуждена будет согласиться с тем, что ей продиктуют, прикажут из столицы.

Подтверждений этому долго ждать не пришлось. Уже в конце июля разыгрались трагические события – обстрел приглашённой в Киев командующим войсками Киевского военного округа К.М.Оберучевым командой кирасиров воинов Первого Украинского казачьего полка им. Б.Хмельницкого, направлявшегося на фронт. За показательную (или назидательную) гибель полутора и ранение трёх десятков солдат ответственности никто не понёс, да и не собирался[26].

А параллельно происходило дальнейшее ослабление главных центров украинского движения.

Превратившись из национального в краевой орган, численно увеличившись за счёт прилива представителей от национальных меньшинств (россиян, евреев, поляков и др.) Центральная Рада, её Президиум (Малая Рада) вроде бы добились единения демократических сил, а на самом деле эффект оказался символическим, пропагандистским, а не деловым. Начался процесс пусть размывания ранее менее многочисленной, но зато более монолитной мобильной армии активных борцов за украинскую идею, торжество украинского дела. Усложнилось, стало подчас более тяжёлым принятие важных решений, усилились внутриинституциональные противоречия.

Затормозился процесс становления Генерального секретариата. Над прибывшей в Петроград делегацией для согласования «Устава высшего управления Украиной» откровенно издевались, всячески унижали. В конце концов, правительство «спустило» Временную инструкцию Генеральному секретариату (вместо 14 секретарей должно быть 8, из них не менее 4 являться не этническими украинцами, пределы юрисдикции украинской власти ограничивались 5 губерниями из 9, секретариат должен быть местным органом власти Временного правительства, а не Центральной Рады, которая может лишь предлагать кандидатуры на утверждение, и т.д.)[27].

Ещё не став как следует на ноги, украинское правительство было ввергнуто в кризис. В.К.Винниченко, которому были предъявлены основные претензии как политику, не защитившему надлежащим образом интересы Украины, (он возглавлял делегацию, но, не вытерпев мытарств, уехал из Петрограда до обнародования Инструкции), подал в отставку. За ним ушло всё правительство.

Д.Дорошенко, выдвинутому на пост главы Генерального секретариата, не удалось ни сформировать достаточно авторитетную команду, ни выработать хотя бы основные направления предполагаемого курса. Центральная Рада отказала ему в утверждении. Пришлось вновь возвратиться к кандидатуре В.К.Винниченко. Он, несколько «поостыв», согласился повторно принять оставленный пост[28].

Тогда же просил об отставке от руководства Центральной Радой (ввиду переутомления) и М.С.Грушевский. Но согласия не получил[29].

Конечно, всё это не позволяло рассчитывать на серьёзный прогресс в дальнейшей реализации концепции Украинской революции. Так, собственно, и произошло.

Инструкцию, хотя и с оговорками, Центральная Рада вынуждена была принять к исполнению. Правительство так и утвердили в урезанном виде 1 сентября 1917 г.[30] Оно занялось малопродуктивной и малоуспешной тяжбой с Временным правительством – выяснением, определением прерогатив – «перетягиванием одеяла». Время шло, энтузиазм масс падал. Сказывались и не прошедшие бесследно страхи от генеральского мятежа Л.Г.Корнилова, угрожала перспектива экономического коллапса.

Украинское руководство действовало нерешительно, поступательного движения практически не обеспечивало. Единственным исключением оказался Съезд народов, проведённый в Киеве 8 – 15 сентября 1917 г. Украинские деятели явно выдвинулись в разряд интеллектуальных лидеров, ведущих теоретиков в обосновании процесса децентрализации России, образования федерации из национально-автономных образований, равноправных народов. Однако, одобренные съездом документы не были программой непосредственного, безотлагательного действия, оставались набором благих пожеланий с труднопрогнозируемой перспективой практического претворения в жизнь при существующем петроградском правительстве[31].

Последнее же, чувствуя нарастание кризиса, ощущая его непосредственное «дыхание», всё более прибегало к репрессивным мерам. Под надуманным предлогом отхода Центральной Рады от выполнения взятых на себя обязательств — именно так было расценено решение начать техническую подготовку к будущим выборам в Украинское Учредительное собрание[32], чего, якобы, нельзя было делать без разрешения Временного правительства — против Генерального секретариата было инспирировано уголовное дело. В.К.Винниченко срочно вызвали в Петроград для объяснений.

По некоторым сведениям, дошедшим до украинского премьера, для него уже был подготовлен один из казематов Петропавловской крепости. Однако, Винниченко и его коллег, прибывших в столицу 25 октября 1917 г. «никто не встречал»[33]. Свершилась революция, отправившая Временное правительство в небытие.

Таким образом, в июле — октябре 1917 г. неуклонно исчерпывалось влияние украинского фактора на общероссийские революционные процессы. Не было никаких признаков, симптомов слома означенной тенденции. Хотя лидеры украинского движения всё же отчасти вздохнули с облегчение после падения режима, тормозившего реализацию национальных устремлений, но тут же должны были столкнуться с новыми вызовами, не сулившими спокойствия, существенного облегчения условий для достижения провозглашённых целей.

Конечно, лидеры Украинской революции, при всех прошлых неприятных коллизиях во взаимоотношениях с Временных правительством, не желали его падения, в равной мере не хотели бы и победы большевиков. То, что случилось в октябрьские дни в Петрограде, было встречено с большой настороженностью, твёрдым намерением не допустить что-то подобное Киеве. Правда, как это можно сделать, оставалось неясным. Поэтому Центральная Рада, по существу возглавив коалиционный Краевой Комитет по охране революции, в который вошли представители различных политических сил, в том числе и большевики, несколько поколебавшись, под давление бундовцев осудила Октябрьский переворот, заявила о том, что всеми силами готова бороться против его поддержки на Украине[34].

Покинувшие Комитет большевики, выступавшие решительно против оплота свергнутой власти в городе — Штаба Киевского военного округа, в результате поднятого восстания добились устранения с политической арены довольно мощного вооружённого соперника. Однако, и сами обессилели, не могли продолжить сражения за власть[35].

Наверное, было бы непростительно политикам из Центральной Рады, Генерального секретариата, украинских партий не воспользоваться благоприятной ситуацией для реализации собственных планов.

С одной стороны, великодержавное правительство не существовало и не надо ни с кем договариваться о легитимности своих действий. С другой стороны, 2 ноября 1917 г. появилась «Декларация прав народов России», которой Совет Народных Комиссаров гарантировал право наций на самоопределение вплоть до государственного отделения, полное национальное равноправие, то есть, открывалась реальная возможность самим решать свою судьбу.

С третьей стороны, действовать надо было оперативно, учитывая явную тенденцию усиления конкурентного — большевистского — влияния в регионе. Правда, в то, что Советы пришли «всерьёз и надолго» не верилось. Поэтому вместе с решительностью и оперативностью не лишним представлялось проявить и осмотрительность, осторожность: а вдруг в Петрограде всё ещё повернётся какой-то другой стороной?

Как представляется, в выборе дальнейшего курса творцами Украинской революции, кроме упомянутых моментов, учитывались и следующие немаловажные обстоятельства.

Несмотря на социалистические названия украинских партий, народоправческий идеал национально-государственного созидания, на который не раз обещала ориентироваться Центральная Рада, в экстремальных условиях революционной бури лидеры Украинской революции на деле в значительной мере уже отошли от необходимости первостепенной реализации изначально провозглашённых социальных программ. Они демагогически откладывались «на потом», значит — на неопределённое время. Что же касается национальной слагаемой, тут довлели, прежде всего, два обстоятельства.

Во-первых, опыт предыдущих восьми революционных месяцев свидетельствовал, что подавляющее большинство украинцев решительно, практически единодушно выступает за автономистски-федералистский вариант государственного строительства и налаживания отношений с соседними национально-государственными образованиями. И радикально скорректировать настроения, придать им новый вектор, преодолев в переживаемый момент довольно сильную инерцию, представлялось задачей весьма и весьма сложной, если вообще осуществимой.

Во-вторых, Центральная Рада хорошо понимала, что по существу провалив украинизацию армии и не надеясь очень быстро наверстать упущенное, не имея военной опоры, рассчитывать на то, что самостоятельно, без посторонней помощи удастся устоять в бурлящем море с преобладанием недругов и врагов, было просто нереально. Необходимо было попытаться объединить тех, кто оказывался в подобном положении, кто сталкивался с такими же или похожими проблемами и в ситуации борьбы за выживание готов был действовать если не сообща, то хотя бы в одном направлении.

И если об этом в обнародованном 7 ноября 1917 г. Третьем Универсале не говорилось прямо, то изложенные мотивы угадываются, прочитываются «между строк» весьма явственно.

«Народ украинский и все украинцы! — провозглашала Центральная Рада. — Тяжёлое и трудное время выпало на землю республики Российской. На севере, в столицах идёт междоусобная и кровавая борьба. Центрального правительства нет, и по государству распространяется безвластие, расстройство и руина.

Наш край точно так же в опасности. Без власти, сильной, единой, народной, Украина также может скатиться в бездну усобицы, резни, упадка.

Народ украинский! Ты вместе с братскими народами Украины поставил нас охранять права, добытые в борьбе, творить порядок и налаживать жизнь на нашей земле. И мы, Украинская Центральная Рада, во имя восстановления порядка в нашем государстве, во имя спасения всей России (здесь и далее подчёркнуто мной — В.С.), чтобы вся республика стала федерацией равных и вольных народов...

Имея силу и власть на родной земле, мы этой силой и властью станем на страже прав и революции не только нашей земли, но и всей России»[36].

В полном согласии со всей Россией предлагалось решение конкретных задач: прекращение войны и достижение мира, решение земельного, продовольственного вопросов, упорядочение производства и распределение продукции, организации труда и т.д.

Напрашивается вполне обоснованный вывод: беспокойства за судьбу всей России, кажется, больше, нежели за собственную украинскую.

После Универсала последовали обращения, ноты к руководству национально-территориальных и территориально-административных образований с предложениями присылать своих представителей в Киев для решения вопроса о судьбе России, т.е. о её федеративном переустройстве. Не оснований подозревать лидеров Украинской Народной Республики в неискренности, попытках вести какую-то сложную политическую игру со скрытыми целями. Украинские газеты взахлёб, патетически вещали, что подобно тому, как когда-то «свет христианской веры пошёл по всей великой земле русской именно из Киева, так и ныне порядка, спасения народы России ждут из всё того же златоглавого Киева» [38].

В ноябре — декабре 1917 г. Центральная Рада предприняла ряд шагов по налаживанию контактов с национально-государственными образованиями, возникшими, в основном, на восточных границах УРН: посылались дипломатические делегации на Дон, Кубань, к правительству «Юго-Восточного Союза»[39]. Основная цель переговоров – формирование федерации на принципе однородно-социалистической власти. На определённом этапе с подобными предложениями Генеральный Секретариат обратился и к Совнаркому Советской России.

Конечно, подобный поворот событий вряд ли ранее мог быть спрогнозирован. Редактор шовинистической газеты «Русская жизнь» А.Погодин с изумлением замечал: «История сыграла с нами странную шутку. Украина, которая отделялась от России (надо учитывать, что любые, самые ограниченные требования украинцев подобного рода силами квалифицировались сепаратизмом, положившим начало отделению Украины от России — В.С.), теперь оказалась призванной начать новое собирание земли русской»[40].

Однако, поведение лидеров украинского национального движения было отнюдь не спонтанным, имело (больше всего — для самих себя) детерминированную логику.

За украинскими политическими деятелями уже на протяжении достаточно продолжительного времени начало закрепляться лидерство (на современном языке, очевидно, — неформальное) в национально-освободительном движении в целом в России. Ещё до начала Первой мировой войны вокруг Товарищества украинских постепеновцев стал оформляться союз автономистов-федералистов во всероссийском масштабе. Не следует сбрасывать со счетов и тот психологический эффект, который оказал на М.С.Грушевского и его коллег Съезд Народов, проведённый в Киеве в середине сентября 1917 года. Он стал яркой демонстрацией поддержки во всероссийском масштабе автономистско-федералистских стремлений лидеров украинского движения, признания их авангардной роли в выработке планов демократического переустройства многонационального государства.

Очевидно, не лишним будет упомянуть и о том, что логика расчётов Центральной Рады, пусть и с серьёзными оговорками, немало в чём совпадала с генеральным направлением политических поисков путей создания советской федерации. Вспомним, хотя бы, ленинский лозунг «Пусть Россия будет союзом свободных республик!», родившийся в полемике именно вокруг вопроса об отношениях Украины с другими национально-государственными образованиями, возникновение которых считалось не просто вероятным, но, в сущности, неизбежным и желанным[41].

Интересно, что дипломаты, политики западных стран в последние месяцы 1917 г. приходили к заключению о желательности некой федерации (или конфедерации) антисоветских правительств (в отдельных случаях высказывалась надежда и на участие в предполагаемой коалиции СНК как «правительства Петрограда, Москвы и окрестностей») для того, сорвать возможность заключения Советской властью сепаратного мира с немцами и, конечно же, изменить начавший осуществляться большевиками курс. Центральная Рада, при этом, фигурировала в планах как один из непременных субъектов развития намечавшегося сценария[42], ради реализации которого предпринимались серьёзные усилия представителей Франции и Англии в Киеве[43]. Конечно, не повлиять, хотя бы в определённой мере, на позицию и поведение лидеров УНР это не могло.

Впрочем, логично допустить и то, что в апеллировании Центральной Рады к правительствам краёв и областей бывшей России о необходимости консолидации усилий с целью федеративного переустройства распадающегося государства прослеживается не только уверенность в правильности избранного пути, но и очевидный страх перспективой остаться один на один с Петроградским правительством В. Ленина, неверие в собственные потенции, неготовность только своими силами решать наболевшие проблемы даже внутреннего развития.

Всё сказанное, естественно, с вышеупомянутыми предостережениями, может служить предметом для размышлений о тогдашних общих тенденциях, если не закономерностях российского развития. Поэтому и с данной точки зрения лидеры Центральной Рады искали и находили пути совершенствования российского многонационального государственного организма и определения своего созидательного места в нём на обусловленном объективными обстоятельствами направлении. Из возможных вариантов они избрали принципиально исходный, перспективный путь поступи, и, хотя и не с оптимальными достижениями, всё же неуклонно преодолевали морально, политически, да и физически самый сложный, самый трудный начальный его отрезок.

Однако, именно попытка воплощения планов обустройства России на избранном Центральной Радой пути, предполагавшем консолидацию демократических сил, объединение усилий во всероссийском масштабе, привела к эффекту, обратному ожидавшемуся. Вопреки оптимистическим надеждам, никто из «негосударственных» прежде наций и народов не спешил приступить к строительству новой федерации. Ближайшие соседи, на которых рассчитывали как на непременных, заинтересованных партнёров, судя по всему, просто не дозрели или просто не успели пройти необходимый путь, чтобы уже быть активным субъектом архисложного процесса. Свою роль, очевидно, играло и то, что сторонники более радикального решения вопросов национальной государственности — финны, поляки, отчасти прибалтийцы — не участвовали в этом процессе по иным известным причинам: они в это время форсировано добивались независимости.

Единственная же позитивная реакция на инициативы Центральной Рады главного тогдашнего врага большевистской власти — генерала А.Каледина, сформировавшего самый мощный военный антисоветский оплот на Дону, – была равносильна вызову «огня на себя», как со стороны местных советов, так и из Петроградского центра, объективно и автоматически поставила Центральную Раду в практически самоубийственное для лидеров УНР положение воюющей с СНК России стороны.

Один из активных участников событий того времени, талантливый историк Д.И.Дорошенко вынужден был честно признать: «Это была явно непосильная и ненужная для Украины задача. Логика событий показала, что Украине надо было совсем отделиться от России, стать самостоятельным и независимым государством; она должна была признать правительство Народных Комиссаров как правительство России, на основе обоюдного признания (большевики сами тогда постоянно подчёркивали, что признают за каждой нацией право на самоопределение вплоть до отделения) и — дать всероссийским делам покой. Украина имела перед собой такие колоссальные задачи внутренней организации, что гоняться за созданием всероссийской федерации, подвергая себя враждебности уже существующего фактически нового российского правительства — это была неосуществимая в тогдашних условиях задача»[44]. Мысли и планы, подобные высказываниям Д.И.Дорошенко, оформились в систему общепризнанных подходов несколько позднее.

А в ноябре — декабре 1917 года в результате реализации выработанного Центральной Радой курса, вместо достижения нового, демократически-республиканского федеративного уровня отношений, разразился острейший конфликт.

Чем результативнее оказывалось триумфальное шествие социалистической революции, тем более прочной становилось положение Советской власти (конечно, речь пока шла об относительной прочности, гарантировать однозначность перспективы было бы всё же опрометчиво), тем яснее становилось, что российская революция, обретая новое качество, а именно — возрастающее массовое стремление воплощать в практику социалистические идеалы, веерно расходилась (и, чем дальше, тем больше) с избранным путём реализации платформы Украинской революции. Потенциал сторонников радикальных перемен, ускоренного движения вперёд умножался гораздо интенсивнее, чем адептов торможения социальных процессов, за что, собственно, усиленно ратовала Центральная Рада.

Весьма показательными и убедительными представляются такие факты.

В момент выхода большевистских организаций из подполья после свержения самодержавия в их рядах в Украине насчитывалось 2 тыс. членов из 24 тыс. в целом в России. То есть, в Украине находился каждый 12-й член партии. Ко времени Октябрьского переворота в регионе активно функционировало уже 60 тыс. из 360 тыс. большевиков страны. То есть, в Украине находился уже каждый шестой член РСДРП(б), а темпы партийного «прироста» превышали тут общероссийский уровень в целых 2 раза.

В ноябре — декабре 1917 г. в условиях практически вспыхнувшей в крае гражданской войны ряды большевиков продолжали расти, достигнув к концу года 80 тыс. человек, объединённых в более чем 500 организациях. То есть, за два месяца численность членов РСДРП(б) в Украине увеличилась на треть, чего не знала ни одна другая политическая партия в регионе[45].

Показательно, что большевизм прочно входил, «врастал» в основные классы, слои населения. В городах, промышленных центрах и рабочих посёлках Украины функционировало более 200 организаций с основным контингентом партийцев.

Количество сельских ячеек превысило 100, объединивших в своих рядах более 8 тыс. Членов РАДРП(б). К этому же времени оформилось более 200 военных организаций большевиков в гарнизонах и частях фронта, дислоцированных в пределах Украины. При этом, действовали 2 фронтовые, 4 армейских, 13 корпусных, 8 дивизионных, 150 полковых и ротных организаций[46].

Стоит обратить внимание на то, что число членов наиболее многочисленной национальной партии — украинских эсеров – было приблизительно таким же, как и в организациях РАДРП(б) в Украине — 75 тыс. И это при том, что последние были сориентированы и сплачивали под своими лозунгами и знамёнами преимущественно пролетариат, тогда как УПСР, позиционировавшая себя крестьянской партией, пыталась быть выразителем чаяний 93% нации[47].

Важно заострить внимание и на том, что другие национальные партии были далеко не так многочисленны, а общий (суммарный) состав их членов вместе с УПСР исчислялось примерно в 90 – 100 тыс. человек. К этому нужно добавить, что к концу года в украинских партиях под влиянием бурных событий, приобретением массами политического опыта начался процесс брожения, обособления, вычленения более радикальных элементов. Больше других эрозия приникла в наиболее влиятельные и сравнительно многочисленные организации украинских эсеров и украинских социал-демократов, где образовались левые группы и течения, проявившие тяготение к Советской власти.

Похожие процессы происходили и в среде довольно распространённых в Украине организаций общероссийских партий. На левом спектре политикума всё больше заявляли о себе левые в Партии социалистов-революционеров и меньшевики-интернационалисты в РСДРП (объединённой).

Таким образом, тенденция умножения партийных сил, активно выступающих за социалистический строй, неуклонно возрастала, объективно укрепляя позиции общероссийской революции.

Такая расстановка партийно-политических сил имела прямое влияние на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, наиболее ярко проявившись в большевизации этих органов революционного самодеятельного творчества, всё более бравших в свои руки рычаги власти и общественного управления.

Советы промышленного Левобережья стали оплотом новой власти во многих случаях уже в канун Октября и многократно упрочили свои позиции в два последних месяца года[48].

Нечто подобное происходило на Юго-Западном и Румынском фронтах, в прифронтовой полосе, где большевики вместе с левыми эсерами завоевали доминирующее положение в Военно-революционном комитете Юго-Западного фронта, в армейских и военно-революционных комитетах VII, VIII, XI и Особой армий, во множестве воинских частей на фронте и в тылу.

Украинская революция, руководимая Центральной Радой, украинскими партиями, в пространственном отношении оказалась как бы в огромнейших клещах сторонников российской, большевистской революции. Неумолимо и мощно смыкаясь, эти клещи уже в недалёком будущем обещали и вовсе разбить, ликвидировать власть и влияние национального фактора, что, в общем-то, и произошло, хотя процесс этот, испытав вовлечение, вторжение и иных, привходящих, факторов, оказался и очень сложным, и очень затяжным. Но всё же, такой роли, которую играли в развитии общероссийских революционных процессов события в Украине в 1917 году, им уже историей больше не отводилось.

Самый главный вывод из вышеизложенного очевиден: располагая могучим потенциалом для решения и собственных, национальных задач, и влияния на общероссийские революционные процессы, осуществив в первые послефевральские месяцы 1917 г. довольно эффективные и многообещающие действия, Украинская революция затем неуклонно теряла свою силу. Значение происходивших в регионе событий тем более суживалось, чем более лидеры национального движения подчиняли его интересам общероссийского политического лагеря, пытавшегося сдержать нарастание масштабов и углубление борьбы за торжество идеалов, представлявшихся олицетворением социального прогресса и справедливости.

Объективная оценка непростой страницы исторического опыта — необходимое условие дальнейшего совершенствования научной концепции отечественной истории на одном из самых сложных, переломных её рубежей.

[1]

Фон Хаген М.

Грицак Я.

Его же.

Реɛнт О.П.

Его же.

Верстюк В.Ф., Горобець В.М., Толочко В.П.

Солдатенко В.Ф.