Р О С С И Я   И   М И Р

Л.В.ПОЗДЕЕВА

1943: ВОЙНА И СССР В ОЦЕНКАХ БРИТАНСКИХ СОВРЕМЕННИКОВ

Предлагаемая Вашему вниманию статья представляет собой одну из глав монографии Л.В.Поздеевой «Лондон — Москва: Британское общественное мнение и СССР. 1939 — 1945». Книга издаётся в 1999 году Институтом всеобщей истории РАН. Редакция

В первый день Нового (1943) года советская страна радостно вслушивалась в сообщение Совинформбюро о внушительных итогах шестинедельных боёв Красной Армии у Сталинграда. 2 февраля войска Донского фронта закончили ликвидацию сил противника. Начатая 19 ноября 1942 г. наступательная операция советских вооружённых сил завершилась блестящей победой. Ещё одну победу отпраздновали воины Ленинградского и Волховского фронтов вместе с жителями города на Неве: к 30 января была прервана его блокада.

Британское правительство трезво оценивало значения сокрушения ударных сил Германии и ее союзников в Сталинграде. 20 января 1943 г. Черчилль обратил внимание военного кабинета на незначительные масштабы британских военных операций в сравнении с гигантскими усилиями России¹. Официальные данные о людских потерях воюющих государств весьма красноречивы. В сражении под Эль-Аламейном (23 октября — 4 ноября 1942 г.) фашистский блок потерял 55 тыс. чел., под Сталинградом — в 10 — 15 раз больше. Потери советских войск в Сталинградской наступательной операции, напомним, составили свыше 485 тыс. чел. 8-й английской армии победа под Эль-Аламейном обошлась в 2350 чел. убитыми и 2260 чел. пропавшими без вести².

В свете важнейших для хода всей войны событий на советско-германском фронте стало ещё более очевидно, что от его сохранения и поддержания дружественных отношений с СССР зависит успех вооружённой борьбы западных союзников в Европе и на Дальнем Востоке. На заключительной стадии Сталинградской битвы британская дипломатия сочла необходимым подтвердить свою верность договору с СССР от 26 мая 1942 г. и ориентацию на международную организацию безопасности. А.Иден в палате общин 4 декабря 1942 г. высказался за продолжение сотрудничества Объединённых Наций после достижения победы. Комментируя 13 марта 1943 г. эту свою речь на пресс-конференции в Вашингтоне, министр иностранных дел заявил: советско-английский договор рассматривается британским правительством так же, как его охарактеризовал Сталин 6 ноября 1942 г. («Исторический поворот» в отношениях двух стран); документ вписывается в общую структуру Объединённых Наций и рассчитан на период войны и после её окончания³. Выступая в поддержку международной организации, британское правительство планировало в то же время создание разного рода федераций и группировок, надеясь с их помощью укрепить влияние Англии в Европе.

С 1943 г. в британских правящих кругах, в частности в аппарате военного ведомства, росли опасения насч`т того, не слишком ли успехи советских войск укрепят позиции СССР и большевизма в Европе. Британская пропаганда стала подчёркивать роль Англии как крупнейшей военно-воздушной базы союзников, как морального оплота и лидера европейской цивилизации. Пропагандистская кампания преследовала цель избежать невыгодного для Лондона преобладания России и США в послевоенной Европе⁴.

Премьер-министр и его военные советники продолжали следовать «периферийной» стратегии. На конференции в Касабланке (14 — 23 января 1943 г.) западные союзники приняли решение о развитии операций на средиземноморском ТВД (план «Хаски» о высадке в Сицилии), что практически отсрочило вторжение во Францию ещё на год. Сталин не преминул выразить резкое недовольство новым промедлением с открытием второго фронта и неопределённостью сделанных заявлений относительно сроков выступления на Западе⁵.

Правительства США и Великобритании отчётливо представляли политические издержки курса оттягивания второго фронта в Западной Европе (напряжённость в отношениях с СССР, протесты общественности, опасность большевизации Европы). Британский посол в Москве Керр считал «ужасным» для престижа своей страны, если русские войдут в Берлин на танках, «а мы будем спокойно двигаться на встречу с ними в поезде». Отсрочка второго фронта, резонно подчёркивал он, усиливает недоверие русских. Недоверие и подозрения советской стороны в отношении Англии, которая не вносит полного вклада в войну против Германии, И.Майский выразил сотруднику Форин офис. Многие высокопоставленные лица в СССР, особенно в армии, заявил посол, считают такие подозрения обоснованными. Иден 13 февраля сообщил об этом Керру⁶.

В комментариях британских средств массовой информации на Сталинградскую победу преобладали восторженные тона. Подчёркивая огромное значение капитуляции окружённой армии Паулюса, лондонская «Таймс» утверждала, что боевой подвиг советских войск увенчал Сталинград двойным лавровым венком: одним — за защиту от невиданного в истории натиска врага, другим — за контрнаступление, коренным образом изменившее весь ход войны. «Дейли экспресс», напомнив о победе англичан в Египте, признала в передовой статье: военные действия 8-й армии не могут по своему масштабу идти в сравнение с операциями на советско-германском фронте: «Североафриканская кампания ещё не переросла в подлинное испытание сил». Д.Гарвин писал в «Санди экспресс»: «Под руководством Сталина и его генералов Красная Армия превзошла прежде совершённые ею чудеса»; «Обсервер» цитировала отзыв военного обозревателя (псевдоним «Либерейтор») о наступательной операции СССР как «замечательном образце крупного стратегического плана», который долгое время будет изучаться специалистами⁷.

Под влиянием Сталинградской победы увеличилось число хвалебных, преувеличивавших значение фигуры советского лидера высказываний. Сталин идентифицировался с подвигом воинов и города на Волге; британская печать изображала Сталинград его личной победой и — в значительной степени — победой представляемой им системы. К такому выводу с полным основанием пришёл Ф.Белл, изучивший освещение британскими СМИ Сталинградской битвы⁸.

С большим размахом на Британских островах в феврале 1943 г. отмечалось 25-летие Красной Армии. Митинг в лондонском Альберт-холле с участием видных представителей всех партий и деятелей искусства (Джона Гилгуда, Лоуренса Оливье и др.) был организован министерством информации, стремившимся не допустить проведения празднества силами компартии. Тогда же министерство, впрочем, рекомендовало издателям рукописи Дж.Оруэлла «Скотный двор» задержать её публикацию. В 12-ти городах Британии перед тысячами людей на митингах выступили члены кабинета министров. В Лондоне приветственную речь произнес Иден, в Кембридже — Дж.Андерсон, в Оксфорде — Бракен, в Манчестере — О.Стенли. В Бристоле первый лорд адмиралтейства А.В.Александер, представители посольства СССР, мэры 28 городов прошествовали в традиционных регалиях по улицам, направляясь на массовый митинг. Торжества предполагалось выдержать в официальных рамках, фактически же они приобрели также и популистский характер: «...красный цвет доминировал тут в большем количестве, чем этого хотелось бы»⁹.

Сталинградская победа стала для англичан источником неиссякаемых восторгов и вдохновения, возбудила ещё более острый интерес к советской армии, к труженикам тыла. В адрес Совинформбюро шли многочисленные запросы на статьи и материалы о советской стране. Журнал «Перейд», публикуя рассказ о командире советской подводной лодки, просил направить ему новые рассказы о людях, жизни армии и народа. Министерство информации запрашивало статьи советских писателей для публикации в пропагандистских изданиях вооружённых сил «Уор ин пикчерз» и «Нептун», а также союзных и нейтральных стран. Столичный литературный институт организовал цикл лекций, которые прочитали Бернард Пэйрс, Л.Брукс, Джон Рассел, Герберт Маршалл, и демонстрацию фильмов о жизни советского народа. Исключительную популярность, наряду с романом Льва Толстого, приобрели произведения других русских классиков — Гоголя, Тургенева, Достоевского, Чехова, также как и современных писателей — М.Горького, В.Катаева, М.Зощенко, К.Федина¹⁰.

В честь Сталинграда проводились концерты английской музыки, сборы от которых шли в фонды помощи СССР; победе были посвящены увертюра «Сталинград», написанная молодым композитором К.Дарнтоном, и радиокомпозиция «Слава Сталинграду» английского поэта Луиса Макниса. Фильм о Сталинграде затмил по своему эффекту в глазах англичан все другие фильмы военного времени, кроме одной картины «Победа в пустыне» (о битве при Эль-Аламейне). Выступая летом 1943 г. на митинге англо-советской дружбы в Манчестере, министр авиационного производства Ст.Криппс обратил внимание на чрезвычайно возросший интерес англичан к истории, общественной и экономической жизни России, к советской науке, музыке, живописи, литературе. Он подчеркнул и большой интерес к Англии: «Британский союзник» идёт нарасхват по всему Советскому Союзу, широко изучается английский язык, литература, искусство¹¹.

Дж.Оруэлл, которого трудно заподозрить в симпатии к сталинизму, рассматривал поражение немцев в России как крупнейшее из всех военных событий 1943 г. В своем дневнике он отметил 16 января: конец войны ещё не виден, но можно с уверенностью предсказать, что в 1943 г. Объединённые Нации удержат стратегическую инициативу и будут достаточно сильны, чтобы перейти от самообороны к наступательной стратегии. 20 февраля Оруэлл записал: «Что касается Британии, Советская Россия никогда не была так популярна, как в данный момент». Издатель военного дневника Оруэлла У.Уэст подтверждает, что в этой фразе верно отражено состояние общественного мнения Британии; однако сам Оруэлл «страшился возрастающего влияния России»¹².

Анализ настроений Британии — как на различных уровнях общественной пирамиды, так и в правящих кругах —13 февраля 1943 г. представил Наркоминделу И.Майский. Общими чувствами почти всех слоев британского общества он назвал крайнее удивление мощью Красной Армии, ё храбростью, искусством, организованностью, но кроме того и растущее чувство самоуспокоенности. Описывая восхищение широких масс, особенно рабочих, посол упомянул и опасения, «тревожное недоумение» интеллигенции¹³.

Достаточно полную и точную картину влияния Сталинградской победы на британское общество можно воспроизвести по архивным документам. Пик популярности советского союзника, судя по данным министерства информации, был отмечен и в январе — феврале 1943 г. Отдел внутренней информации в докладе, подготовленном 4 февраля, так оценивал ситуацию в стране: в новых победах русских армий, особенно в ликвидации немецких сил в районе Сталинграда, видят главную причину дальнейшего улучшения настроений англичан; в целом реакция мало чем отличается от той, какая описывалась в последние недели. «Россия по-прежнему является главной темой разговоров... Сколь бы ни были благоприятными или даже сенсационными новости из других мест, взоры и сердца большинства обращены к нашим великим союзникам». Говорят, что победа под Сталинградом вызвала больше глубокого восхищения, чем все другие подвиги России; восхищение и признательность большинства никогда ещё, по-видимому, не поднимались выше».

Но наблюдалось и другое: скептицизм по поводу притязаний России, способности русских «не останавливаться»; опасения перед тем, что Россия исчерпает свои ресурсы ещё до начала наступления союзников на Западе; сомнения насчёт поведения России за столом мирных переговоров; отсутствие знаний о России, величине её территории. Всё это, как говорилось в докладе, являлось «реакцией меньшинства». Что касается конференции в Касабланке, то она первоначально возбудила значительный интерес, но в конечном счёте он перешёл в разочарование, особенно в связи с отсутствием на переговорах Сталина¹⁴.

«Мэсс обсервейшн», в свою очередь, посвятила России большой раздел и подтвердила острый интерес, проявленный к ней в январе — 1-й половине февраля. В своих комментариях англичане, помимо общего для всех выражения радостных чувств, высказывали удивление быстротой, мощью наступательных операций СССР и уверенность в том, что удары нанесут непоправимый урон противнику. На вопрос: «Как, с Вашей точки зрения, идет война в России?» — «Хорошо!» ответили почти все опрошенные (95 % — 25 января, 99 % — 27 января, 93 % — 11 февраля). Вера в русских чрезвычайно сильна, отмечалось в февральском бюллетене. «Блиц-опрос» в Лондоне 22 февраля дал примерно те же результаты: 95 % — явные оптимисты в связи с войной России, отсутствие пессимистов и 5 % лиц, не высказавших своего мнения. Как и обычно, наряду с положительными оценками вклада советских армий, «Мэсс обсервейшн» зафиксировала признание больших трудностей России на фронте и в тылу, недостаточность оказываемой ей помощи (операции в Африке по-прежнему не рассматривались большинством как равноценные по своему значению битвам на советско-германском фронте)¹⁵.

«Пожелание перехода к наступательным действиям — вот что характерно для общественного мнения Британии», — утверждал в январе Т.Харрисон. Большая группа англичан связывает причины успехов Красной Армии с широким участием народов СССР в борьбе и с пониманием её целей. Советские люди, сослался он на слова одного лондонца, «вкладывают в войну всё своё сердце и весь свой труд»¹⁶.

Активизации военных усилий Англии в Европе продолжали требовать левые лейбористы. Они настаивали также на договорённости с СССР по вопросам «политической войны» в целях позитивной реконструкции континента и уничтожения всех форм фашизма. «Нью стейтсмен энд нейшн» напомнила: Россия воюет с десятками вражеских дивизий и платит высокую цену, она «вправе ожидать от нас получения помощи в 1943 г. не в меньших, а в больших размерах»¹⁷.

16 марта 1943 г. на Трафальгар-сквер состоялся митинг с участием 35 тыс. чел. под лозунгом скорейшего открытия второго фронта во Франции. Это был, пожалуй, один из немногих случаев такого рода, отмеченный в 1943 г. Общественные требования о втором фронте не приняли столь крупного масштаба, как летом — осенью 1942 г. Но англичане продолжали выступать за оказание эффективной помощи СССР, как показывает масса поступавших в министерство информации сводок. Ожидания открытия Британией и США второго фронта в Европе весной 1943 г. и принятия срочных мер в поддержку советского союзника; уверенность в том, что западные державы почти закончили свои приготовления к ворожению на континент; нежелание «упустить шанс», — все эти сюжеты повторялись и варьировались в донесениях из различных районов Британии. В сводках указывалось, что хотя «шумные сторонники» второго фронта составляют теперь лишь незначительное меньшинство, общим для всех жителей является стремление не допустить чрезмерно долгой его отсрочки. Это стремление и разговоры о бездействии Англии распространялись главным образом под влиянием сообщений об окружении противником Харькова и отходе от города советских войск; «росло, по-видимому, опасение перед тем, что благоприятные возможности исчезнут, и нам будет противостоять Германия с полностью отмобилизованными силами во всех частях европейской крепости»¹⁸. (К началу марта советские войска в ходе Воронежско-Харьковской операции сорвали план германского командования по уничтожению советских сил в районах Харькова и Курска, освободив эти города и ряд других административных центров¹⁹.

В числе мотивов в обоснование дальнейших действий западных союзников выдвигался такой: не заключит ли Россия сепаратный мир, не прекратит ли она после освобождения своей территории преследовать противника. Приказ Сталина по случаю 25-летия РККА, в котором подчёркивалось, что СССР один несёт всю тяжесть войны, у части англичан вызвал раздраженные комментарии («неблагодарность» русских). Выражалось недовольство новым призывом лорда Бивербрука к открытию второго фронта; по мнению большинства, Бивербрук преуменьшал вклад собственной страны²⁰. На устойчивость опасений европейцев перед «русско-германской комбинацией» ссылался английский историк Дж.Уилер-Беннет, рассматривая возможность выдвижения гитлеровцами предложения о сепаратном мире с СССР на условиях отвода немецких войск с советской территории, признания советских границ 1941 г. и ряда уступок в Азии. Россия, полагал он, заинтересуется таким предложением только в двух случаях: во-первых, если придёт к заключению, что США и Британия не хотят или не могут продолжать поставки; во-вторых, если западные союзники откажутся признать западные границы СССР 1941 г. Уилер-Беннет был убеждён, что Россия «намеревается вернуть свои бывшие территории. Она предпочтёт сделать это в результате победы союзников над Германией и в рамках общего мирного урегулирования»²¹.

Почти сразу после Сталинградской победы в министерство информации начали поступать, наряду с восторженными откликами, сигналы тревоги по поводу послевоенных намерений советского союзника. Некоторые англичане опасались, что СССР «займёт всю Европу или потребует слишком много за столом мирных переговоров», что его победа приведёт к распространению коммунизма. Тревожило, что Россия одна сможет нанести поражение Германии; «предоставив России возможность стать европейским завоевателем, мы дадим ей также право решать вопрос о реорганизации Европы». Постоянные напоминания Сталина о том, что СССР ведёт борьбу без помощи извне, расценивались как свидетельство притязаний на получение права диктовать мир²².

Лишь немногие жители Британских островов, судя по сообщениям с мест, хотели бы, чтобы послевоенные условия сложились по советскому образцу. Правда, сводка от 11 февраля содержала ссылку на согласие с послевоенным господством России в Восточной Европе («Она этого заслуживает»)²³.

С желанием как-то приглушить сигналы тревоги по поводу целей СССР связано, вероятно, появление нового проекта приглашения большой группы советских воинов в Британию. В записке, адресованной 26 февраля руководителю русского отдела министерства информации Питеру Смоллету, предлагалось в качестве меры противодействия «большевистскому пугалу» пригласить в Англию около 300 советских солдат и офицеров — участников битв под Ленинградом, Сталинградом и Харьковом. Они могли бы пройти маршем по улицам Лондона, других крупных промышленных центров и получить «великолепный приём» у населения²⁴.

Британская общественность высказывала, вместе с тем, беспокойство по поводу трений в межсоюзнических отношениях, которые проявились во время визита А.Идена в Вашингтон в марте 1943 г. и в связи с заявлением посла США в СССР адмирала У.Стэндли (на пресс-конференции в Москве Стэндли обвинил советское правительство в замалчивании размеров американской помощи). В восьми регионах Англии, где обсуждалось выступление американского посла, большая часть жителей осудила его как «неразумное и несвоевременное». О противоположных мнениях общества было упомянуто в докладах от 18 и 25 марта: «Недружественное чувство к России выражено немногими, но ощущается многими. Даже те, кто восхищается Россией, боятся, что она может попытаться господствовать в послевоенной Европе». «Средний англичанин, независимо от его политических взглядов, восхищается Россией и не симпатизирует Америке»; в англо-американских отношениях слишком много взаимной критики, они нуждаются в улучшении"²⁵.

Политика сотрудничества с СССР, признания значения его военных усилий получала поддержку со стороны немалой части британского общества. В ходе опроса, проведённого БИОМ в апреле 1943 г., 50 % респондентов назвали Россию той страной, которая внесла наибольший из Объединённых Наций вклад для достижения победы; Британию назвали 42 % опрошенных лиц, Китай — 5 %, США — 3 %. 39 % респондентов мотивировали такую оценку роли России следующим образом: «Её крупные потери и страдания — она несёт самое большое бремя — Россия действует, а не только говорит — она ведёт тяжелейшую войну на своей территории». 3 апреля 76 % участников опроса утвердительно ответили на вопрос — нужно ли союзникам вторгнуться на континент, прежде чем будет побеждена Германия.

В том же месяце 55 % из числа опрошенных подтвердили, что Британия, США, Россия и Китай будут сотрудничать после окончания войны; 23 % не смогли определить свою позицию. Из 22 % лиц, отрицавших возможность послевоенного сотрудничества четырёх держав, половина отнесла это за счёт слишком длинного списка «конфликтных интересов» и различий; 5 % ответили: «Тори, капиталисты не будут сотрудничать с Россией; страх перед коммунизмом у Британии и США»; 4 % заявили: «Россия может стать проблемой»²⁶.

В апреле — июне 1943 г. министерство информации получало сравнительно мало сообщений о реакции на вооружённую борьбу СССР. С завершением североафриканской кампании (в мае капитулировали итало-немецкие войска в Тунисе) у англичан появились надежды, — как вскоре выяснилось, преждевременные, — на открытие в ближайшем будущем второго фронта. Многие ожидали известий о новом наступлении советских войск, допуская возможность одновременного развёртывания союзниками операций против Германии на Западе и Востоке; отмечалась «общая, спокойная уверенность в силе советского союзника, в активизации действий советских ВВС. Существовали лишь слабые опасения на тот счёт, что британский вклад в оборону России ограничится расширением бомбардировок промышленных центров Германии»²⁷.

При временном спаде острого интереса к советско-германскому фронту внимание общества сфокусировалось на отношениях СССР с Польшей. Меньшинство англичан заняло сторону польского эмигрантского правительства. Большинство поддержало советскую версию о немецких виновниках массового расстрела польских офицеров в Катынском лесу; разрыв советско-польских отношений расценивался как победа геббельсовской пропаганды²⁸. В свете последних архивных сведений о сталинских репрессиях²⁹, доверие к советской версии не представляется, естественно, оправданным. Но, по замечанию Ф.Белла, и правительственная политика Британии, и позиция её общественного мнения в «катынском деле» определялись единым стремлением — не ставить под угрозу союзные отношения с СССР. Советский Союз по-прежнему рассматривался как государство, вносившее главный вклад в достижение победы над Германией. В мае 1943 г. это вновь подтвердили 50 % участников опроса БИОМ, причём у возрастной группы лиц от 21 года до 29 лет процент был ещё выше (57). Британия занимала второе мест в списке (42 %), Китай — третье (5 %), а США — четвертое (3 %)³⁰.

Политические аспекты советско-английских отношений обсуждались в связи с приказом Верховного главнокомандующего СССР от 1 мая 1943 г. Министерство информации назвало приказ в высшей степени важной для дела Объединённых Наций декларацией. Особо подчёркивалась высокая оценка действий союзных войск в Северной Африке, также как критика разговоров противника о мире и его расчётов на разобщение СССР, Англии и США. «Ньюс кроникл» утверждала, что декларация являлась исчерпывающим ответом на попытки Геббельса и всей германской пропаганды ослабить фронт союзников и посеять среди них раздоры. Победа, как заявил английский радиокомментатор П.Лейси по этому поводу, будет достигнута советской армией совместно с армиями союзных стран. Англичане, судя по некоторым откликам, приветствовали первомайский приказ потому, что он содержал признание вклада западных союзников и снял опасения насчёт возможности заключения Россией сепаратного мира³¹.

10 мая А.К.Керр сообщил из Москвы: победа в Тунисе произвела большое впечатление; поздравление Сталиным Черчилля и Рузвельта «с блестящей победой» в Тунисе и Бизерте опубликовано в советских газетах на первом месте — «беспрецедентный факт». Однако, в официальных отношениях между двумя странами на самом деле не все было так гладко. Поздравительное послание советского лидера отличалось сверхкраткостью. Советское руководство не скрывало разочарования в связи с отсрочками второго фронта и приостановкой с мая 1943 г. конвоев с грузами для СССР северным путём (премьер-министр пообещал возобновить поставки лишь с сентября, и то при определённых условиях)³². Едва ли могло успокоить Кремль выступление Черчилля перед обеими палатами конгресса США 19 мая, где он, сравнивая военные усилия Англии (в Тунисе) и СССР, просил ни на минуту не забывать, «что главное бремя сухопутной войны всё ещё несут русские армии»³³. В своём ответе 11 июня на сообщение о новых решениях Рузвельта и Черчилля, принятых ими на Вашингтонской конференции в мае 1943 г. и откладывавших вторжение в Западную Европу на весну 1944 г., Сталин выразил протест в весьма энергичной форме. 24 июня, развивая эту тему, советский лидер направил британскому премьеру телеграмму с ещё более резкими возражениями. Керр, между тем, в своих депешах из Москвы рисовал состояние советско-английских отношений как «удивительно», «необычайно» хорошее, подтверждая свои надежды на послевоенное сотрудничество³⁴.

Напряжённость в отношениях между правительствами СССР и Англии весной — летом 1943 г. не нашла сильного отзвука в средствах массовой информации обеих стран. Советская печать отметила победоносное окончание кампании в Северной Африке и его значение для борьбы за Европу. Статья Л.Иванова о военно-политических итогах этой кампании появилась в 1-м номере нового журнала «Война и рабочий класс». В начале мая Молотов и Керр обменялись заявлениями по поводу награждения орденами и медалями военнослужащих РККА и ВМФ королём Великобритании Георгом VI. Вскоре английский журнал, выходивший на русском языке, опубликовал слова благодарности И.Майского, которые тот произнёс при вручении орденов британским морякам — участникам северных конвоев. (Указом от 7 сентября 1942 г. советское правительство за проявленную доблесть и отвагу при доставке вооружения в СССР наградило орденами 12 командиров и матросов Британии. Из 12-ти двое погибли, один пропал без вести.)³⁵

В связи с годовщиной со дня подписания советско-английского договора о союзе и советско-американского соглашения (от 11 июня 1942 г.) журнал «Война и рабочий класс» подчеркнул в передовой статье факт усиления антигитлеровской коалиции и лишь в общей форме упомянул об «известных трудностях» в отношениях её участников³⁶. Лондонская «Таймс» также посвятила годовщине советско-английского договора передовую статью в обнадёживающем духе, а «Ньюс кроникл» утверждала: «новый славный мир» можно достичь лишь на пути тесного сотрудничества трёх великих держав; договор от 26 мая 1942 г. должен стать исходным рубежом; в Англии энтузиазм в отношении России огромен, «но он в значительной степени основывается на эмоциях и лишь в малой степени — на знании и понимании». Примерно тогда же корреспондент «Ньюс кроникл» П.Уинтертон рассказывал Х.Долтону о «фантастическом неведении» русских в отношении Англии и всего внешнего мира³⁷.

Роспуск Коминтерна в мае 1943 г. интерпретировался правительствами Англии и США как шаг в направлении к большему доверию между Объединёнными Нациями, но некоторые британские дипломаты высказались скептически на этот счёт. Британская общественность с удовлетворением встретила решение о прекращении деятельности Коминтерна, видя в этом дружественный жест со стороны СССР, его стремление к лучшему взаимопониманию³⁸. Фактически же, Политбюро ЦК ВКП(б) и Сталин продолжали осуществлять, хотя и в других формах, директивное руководство международным коммунистическим движением³⁹.

Вторая годовщина Отечественной войны была отмечена в британской прессе. «Ньюс кроникл» писала, что на протяжении двух лет вооружённые силы и народ СССР являли миру образцы героической выдержки, неся на себе всё бремя войны на суше, предоставляя американцам и англичанам драгоценное время для подготовки мощного контрудара. «Ивнинг стандард» призвала оплатить долг Советскому Союзу «всем тем, что должно сопровождать победу: восстановлением территории в 600 тыс. кв. миль... и промышленности, изнывающей ещё под нацистским кованым сапогом, а также англо-советскими отношениями, способными гарантировать длительный и плодотворный мир в Европе». «Таймс» выразила убеждение в том, что удары, которые Германия сумеет ещё нанести на фронте, вряд ли по своему весу и силе смогут сравняться с ударами прошлых двух лет⁴⁰. «Обсервер» в статье «Великобритания и Советский Союз» всё же намекнула на дистанцию между двумя союзниками, но напомнила, что при всех больших кризисах последних 250 лет — при Наполеоне, Вильгельме II и Гитлере — обе страны «неизменно и как бы помимо своего желания» оказывались в одном лагере. Есть какая-то общность интересов, «достаточно существенная, чтобы в критические моменты преодолевать разногласия, сколь бы серьёзны и опасны они ни казались современникам»⁴¹.

В «Британской хронике» — сборнике публикуемых с лета 1943 г. на русском языке статей из прессы и официальных документов — была перепечатана передовая «Таймс», где подчёркивалась взаимная заинтересованность Британии и СССР в европейских делах. В соответствии со своей линией на признание советской сферы интересов в Восточной Европе газета объявляла, что прочный мир в этом регионе «мыслим только, если он опирается на русскую военную мощь»⁴². Политические аспекты европейского урегулирования, заметил примерно тогда же английский историк Макс Белоф, «не представляют и не могут представлять того же интереса для США, какой они имеют для России и для нас. В европейских делах союз с Россией должен стать основой нашей политики, гарантирующей безопасность всех государств континента от возобновления агрессии»⁴³.

Курская битва вновь переключила внимание англичан на советско-германский фронт, где с 5 июля 1943 г. ударные группировки вермахта начали наступать из районов Орла и Белгорода. В общественных кругах Британии до развёртывания немецкого наступления существовало мнение, будто страны оси целиком перешли к стратегии обороны, а СССР выжидает проведения наступательных операций союзниками, с тем чтобы соединить с ними свои действия. Переход немецких войск в наступление явился поэтому полной неожиданностью для британцев, но с первых же дней они подтверждали свою уверенность в способности СССР выдержать натиск противника⁴⁴.

Стратегический замысел советского командования не мог, понятно, стать предметом открытого обсуждения ни в советских, ни в британских СМИ. Д.Ортенберг, редактор «Красной звезды» (до конца июля 1943 г.) вспоминает: в период подготовки новой битвы пресса по указанию Сталина не должна была давать даже названия фронтов (Брянского, Центрального и др.), расположенных в районе Курской дуги⁴⁵. О развитии оборонительной операции советских войск в Курской битве (5 — 23 июля) и их наступательных операций — Орловской и Белгородско-Харьковской (12 июля — 23 августа) жители Британии получали информацию от Би-Би-Си и от газет. 8 июля лондонское радио передало: германские танковые силы никогда ещё не проявляли такой высокой манёвренности; однако она парируется не меньшей манёвренностью советской артиллерии, которая после трёх дней непрерывных ожесточённых боёв вместе с авиацией уничтожила большую часть германских бронетанковых сил; «к югу и северу от Курска германские танки мечутся, словно охваченные лихорадкой, ища бреши в русской обороне...» Выступая спустя два дня по радио, военный обозреватель «Ньюс кроникл» оценил беспрерывные бои последних дней на советско-германском фронте как новый прецедент в военной истории— впервые крупное наступление с участием массированных танковых сил не сумело добиться сколько-нибудь заметного успеха на первоначальном этапе. Он особо подчеркнул могущество советской авиации, её господство в воздухе⁴⁶.

Ал.Верт в своих комментариях 11 июля — войска противника двигались тогда на получившую мировую известность Прохоровку (железнодорожная станция на линии Белгород — Курск) — рассказал радиослушателям, что наступление является не операцией местного значения, а сражением, в два раза более интенсивным, нежели самые ожесточённые бои под Сталинградом. По существу речь идёт о крупнейшей битве всей войны, в которой немцы несут огромные потери в авиации и танках, в том числе новых тяжёлых их типах «Тигр». 12 июля в районе Прохоровки действительно произошло самое крупное танковое сражение Второй мировой войны, в нём были задействованы до 1200 танков и самоходных орудий, советских и немецких. В тот день лондонское радио подтвердило: после почти недельных боёв немцы не добились успеха; «сейчас разворачивается операция величайшего масштаба»; 75 % состава германской армии военного времени связано на восточном фронте, а резервов у неё нет⁴⁷. Советские войска вынудили противника приостановить наступление и перейти к обороне.

В некоторых случаях по радио проводилось сравнение военных действий в Сицилии и на советско-германском фронте. Капитан Сирил Фоллс, комментируя 24 июля провал летнего наступления Германии и успешные действия советских войск на орловском направлении, подчёркивал: «события в России имеют во многих отношениях большее значение, чем бои на Сицилии». Ещё определённее высказался 14 июля руководитель лондонского отдела американской «Чикаго сан» Фредерик Ку, заявив: «...Ни Лондон, ни Москва не считают Сицилию вторым фронтом»⁴⁹.

Пресса, со своей стороны, информировала читателей о превосходстве советской армии над гитлеровской армией в битве под Курском. «Таймс» подтверждала, что Курск и Орёл обозначили заметный сдвиг в соотношении сил обеих сторон в «немецкий» сезон, но предостерегла от излишнего оптимизма. «Находясь в обороне, быть может, ведя арьергардные бои, враг ещё силён». Дж.Гарвин в начале Курской битвы заявил о необходимости поддержки советских войск и одновременного развития во 2-й половине 1943 г. наступательных действий СССР и западных союзников на континенте⁵⁰ (район операций англо-американских войск Гарвин точно не определил).

Период сражений под Курском и Орлом был отмечен новыми выступлениями солидарности с советским народом. Состоявшийся 11 июля в Москве Второй антифашистский митинг советских ученых нашел отклик у британских деятелей науки, они провели параллельно в Лондоне свой митинг.

Председательствовавший на митинге Р.Уотсон Уатт (член Королевского общества, глава Ассоциации научных работников Британии) подтвердил общность целей учёных двух стран — полное истребление гитлеризма, построение нового мира. Были зачитаны также выдержки из приветственных писем президента британской ассоциации Р.Грегори, Дж.Холдейна, А.Флеминга, М.Борна и других учёных. Дж.Кроутер (директор отдела науки Британского совета) заявил: «Предельная вера Объединённых Наций в Красную Армию является также доказательством веры в работу учёных и инженеров, которые обеспечили Красную Армию её оружием»⁵¹.

На страницах леволейбористской и либеральной прессы публиковались призывы к открытию второго фронта, признанию справедливости советских требований. Э.Дж.Каммингс заявил в «Ньюс кроникл»: «Теперь не время для сверхосторожности, которая оттяжкой второго фронта создает военно-политическую опасность». Сообщив, что в Москве 5 августа впервые был дан победный салют в честь освобождения Орла и Белгорода, «Ньюс кроникл» подвела итог: Красная Армия «господствует на поле боя не только зимой, но и летом, не только на земле, но и в воздухе»⁵².

Вопрос о втором фронте левые лейбористы продолжали использовать в своей критике правительства. Однако, повторяем, лозунг второго фронта по мере развития операций на Средиземном море и в Атлантике всё более утрачивал актуальность для общественности. В повестку 42-й конференции лейбористской партии (14 — 18 июня 1943 г.) этот вопрос не был включён. Он обсуждался на 3-ей сессии Англо-советского профсоюзного комитета (Москва, 23 июня— 22 июля), а также в ходе подготовки к 75-му конгрессу БКТ и на его заседаниях (Саутпорт, 6 — 10 сентября). Несмотря на то, что некоторые низовые организации, в их числе профсоюз пожарников, высказались за открытие второго фронта в 1943 г., представители Генсовета БКТ заняли иную позицию, ограничившись неопределёнными пожеланиями. Журнал «Война и рабочий класс» посвятил серию материалов на эту тему, подвергнув критике позицию лейбористского руководства, но в то же время опубликовал статьи У.Ситрина и других руководящих деятелей британского профдвижения, где они знакомили советских читателей с производственными усилиями рабочего класса в Англии, с работой тред-юнионов по мобилизации населения на войну⁵³. На 75-м съезде БКТ были обнародованы данные о пожертвованиях английских трудящихся в различные фонды помощи Советскому Союзу — Красного Креста (фонд «пенни в неделю»), Национального совета труда («Помощь России»). К 22 июня 1943 г. по линии этого последнего за месяц с небольшим было собрано 75 тыс. фунтов стерлингов для оборудования нового госпиталя в Сталинграде; общая сумма пожертвований в фонд «Помощь России» достигла к 31 марта 490 тыс. ф. стерл. ⁵⁴

В сводках, которые в июле — августе поступали в министерство информации, по-прежнему говорилось о восхищении военными успехами России, её стратегией, о вере в возможности советского союзника. Упоминалось, кроме того, об удивлении британцев концентрацией военной техники Германии, они спрашивали: «Где производится такое количество танков немцами, если мы уничтожили их промышленные центры?». Предметом главного внимания с конца лета стали операция высадки союзных войск в Италии и падение фашистского режима Муссолини. Улучшение морального состояния жителей Британии авторы сводок связывали с вторжением в Сицилию и Италию, с успехами в битве за Атлантику и на Тихом океане, также как с контрнаступлением советских армий. Хотя у кое-кого из лондонцев и возникли предположения о координации стратегии всеми Объединёнными Нациями, большинство высказывало сомнения на этот счёт. В некоторых кругах даже надеялись, что «русские продвинутся прямо к Берлину». У жителей семи регионов возродились уверенность в том, что Россия приносит все крупные жертвы, и стремление поддержать её «чрезвычайными» акциями союзников. В трёх регионах придерживались противоположного мнения: кампания в Сицилии во многом облегчила для России начало летнего наступления, а русские недостаточно признательны за это англичанам⁵⁵.

Восторги по поводу успехов России, как уточнялось в ряде сводок, «не вылились в то крещендо похвал, какими сопровождалась Сталинградская битва». Советские требования о вторжении в Европу встречали теперь сдержанную, в целом поддержку, хотя англичане и считали их оправданными. Только в «крайне левых» политических кругах велась агитация за второй фронт; в семи регионах ощущалось недовольство неспособностью России оценить военный вклад Британии. Не считая КПВ, к «крайне левым» относилась, по всей видимости, газета «Рейнолдс ньюс», потребовавшая выполнения условий англо-советского договора о вступлении в борьбу на европейском континенте. Как и всегда, к организации Англией и США второго фронта, ещё до освобождения Красной Армией всей советской территории, призывала газета «Ньюс кроникл»⁵⁶.

Важное место в общественной дискуссии заняла тема о переговорах Черчилля и Рузвельта в Квебеке. На 1-й Квебекской конференции (14 — 24 августа 1943 г.) руководители США и Великобритании приняли ряд политических и военных решений, в том числе о высадке через Ла-Манш (операция «Оверлорд») 1 мая 1944 г. Ещё до отъезда в Квебек Черчилль уведомил Сталина о предстоящих переговорах, вновь выразив надежду на возможность встречи глав правительств США, СССР и Британии (ещё раньше премьер-министр предлагал провести такую встречу в Скапа-Флоу, на севере Шотландии, но Сталин не поддержал эту затею, также как предложение Рузвельта о трёхсторонней конференции глав правительств). В ответном послании Сталин 9 августа признал желательность встречи глав трёх правительств, но опять, сославшись на невозможность «оторваться от фронта даже на одну неделю», заявил, что в данное время его поездка в Скапа-Флоу «или другой отдалённый пункт исключается». Тем не менее, в ходе дальнейшей переписки Большая тройка в принципе согласовала вопрос о проведении в ближайшее время встречи на уровне министров иностранных дел трех стран⁵⁷.

Обращают на себя внимание два момента: во-первых, информируя Сталина о намеченных на 1943 и 1944 г. военных операциях, западные лидеры не сообщили согласованную ими дату открытия второго фронта⁵⁸. Во-вторых, приглашать советского лидера на переговоры в Квебек Черчилль не намеревался, 31 июля он сообщил Идену: «Не может идти и речи о приглашении русских на это особое совещание...» ⁵⁹.

«Специальный» характер конференции, надо думать, не в последнюю очередь объяснялся подписанным в Квебеке 19 августа сверхсекретным англо-американским соглашением о сотрудничестве в создании атомной бомбы и наметившимися разногласиями с СССР в итальянских делах.

Неприсутствие Сталина на Квебекской конференции вызвало подозрения насчёт отсутствия единства между союзниками. Журнал «Экономист» увидел «мало признаков общей политической стратегии». «Ньюс кроникл» сожалела, что СССР опять не представлен на англо-американском совещании, и доказывала невозможность разработки планов военной победы и политических планов без русских. «Дейли геральд» в передовой ставила вопрос: почему народы СССР «должны довольствоваться положением младшего партнера в послевоенной политике»? «Пустующее кресло в Квебеке» — под таким заголовком «Нью стейтсмен энд нейшн» выразила своё недоумение и ещё раз напомнила, что кампания в Сицилии сделал очень мало для облегчения положения России. Газета критиковала стратегию западных союзников в Европе и даже утверждала (сильно преувеличивая), что одно отсутствие России в Квебеке «достаточно резко подчеркнуло возрастающее отчуждение её от союзников». Т.Драйберг заявил в палате общин 21 августа: в Англии много разговоров о неучастии Сталина в конференции; «средний англичанин неизменно спрашивает: "Почему его не пригласили"?».⁶⁰

Чувства недоумения, разочарования и в самом деле получили широкое распространение в общественных кругах. Отсутствие представителя СССР на Квебекской конференции больше всего другого обсуждалось в связи с её проведением. Ещё меньше, чем пресса, осведомлённые о содержании конфиденциальной переписки Большой тройки, британцы высказывали опасения, что с Россией «не советуются, а только информируют» о принимаемых решениях. Правда, респонденты не исключали, что Сталин «слишком занят» или что он не хочет тесно объединяться с США и Англией. Отовсюду, как это отмечалось в докладе министерства информации от 26 августа, поступали сведения о беспокойстве в связи с состоянием отношений союзных стран с Россией. Причины беспокойства жители 11-ти регионов Англии связывали с отзывом в Москву советского посла в Вашингтоне; вспоминали, что отстранение Литвинова весной 1939 г. с занимаемого им поста наркома иностранных дел совпало с ухудшением англо-советских отношений. Немногие полагали, что Сталин просто хитрит, что он в полном согласии с союзниками. Снова и снова муссировались слухи о трудностях на будущей мирной конференции, об отсутствии консультаций между тремя союзными странами по вопросу об отношении к Германии и Италии. Не исчезали подозрения насчёт того, что Россия может заключить сепаратный мир или приобрести слишком большое влияние на послевоенную политику. Высказывались и упреки в адрес политики Британии и США, их желания видеть Россию истощённой в конце войны⁶¹.

Осложнения в отношениях Британии и СССР стали в конце августа — начале сентября предметом бесед Идена с Майским (Майский после его перемещения в июле 1943 г. с поста посла в Лондоне на должность заместителя наркома иностранных дел выехал в Москву, но затем вернулся на некоторое время в английскую столицу для завершения дел). 31 августа Иден признался, что считает неудовлетворительными некоторые аспекты взаимоотношений обеих стран. Согласившись с этим, Майский дал понять, что советская сторона озабочена прежде всего вопросами о втором фронте и возможности послевоенного сотрудничества трёх держав. На следующей встрече 7 сентября Майский вновь упомянул о разочаровании, испытываемом в Советском Союзе, особенно в менее информированных кругах. Как и в предыдущем случае, Иден упрекнул советское правительство в замалчивании значения бомбардировочных операций британских ВВС⁶².

Взаимные обвинения на уровне официальной дипломатии нашли своё повторение и развитие в общественных откликах. Авторы доклада «Россия и другие союзники» в качестве доказательств межсоюзнических разногласий привели следующие: отсутствие представителей СССР на Квебекской конференции; вероятное непризнание Россией британских военных усилий и помощи; отзыв Литвинова и Майского⁶³.

В течение сентября — октября общество высказывало противоречивые суждения о политике СССР и его отношениях с Англией. Одна часть британцев считала, что у России есть все основания для недовольства, поскольку союзники не начали крупномасштабного наступления на континенте. Даже те из них, кто был «далеко не дружественен к России», критически отзывались о попытке подменить такое наступление кампанией в Сицилии. Высадка англо-американских войск в Италии, хотя и вызвала всеобщее ликование и уменьшила беспокойство по поводу отношений с СССР, не была встречена многими как подлинный второй фронт. Сильным оставалось стремление предоставить России всю возможную помощь. Многие, как и прежде, ожидали скорейшего вторжения во Францию и были убеждены, что оно приведёт к увеличению промышленного производства и использования имевшихся запасов вооружения, а также потребует более широкого вовлечения британских войск в активные боевые действия. Член парламента Дж.Макговерн ссылался на несомненную уверенность большой части общественного мнения в том, что Британия и Америка по политическим мотивам «разрешают» России нести всю тяжесть войны с Германией⁶⁴.

Не могли не обрадовать жителей Британии такие факты, как освобождение Харькова советскими войсками. В «Рейнолдс ньюс» Борис Полевой 1 сентября рассказал о быстром преображении разрушенного противником города: «Город залечивает свои раны... Жизнь возрождается на глазах... Восстановлено несколько кинотеатров. Можно видеть и последнюю военную хронику, и "Леди Гамильтон" и "Миссию в Москву". Можно сходить на концерт московских артистов, можно видеть украинских артистов...».⁶⁵

В то же время, другая часть населения Британии была убеждена: Россия недооценивает вклад западных союзников; Сталин «цинично безразличен ко всему, кроме амбиций России»; Россия оставила Британию одну в 1940 г., в период пакта с Германией, и всё ещё находится в мире с Японией. Отношение некоторых британцев к СССР даже ужесточилось из-за его требования о немедленном открытии второго фронта, непризнания британского вклада в кампании в Африке, Италии и т.д. Высказывались, кроме того, опасения, что Россия проявит несговорчивость при выработке условий мира. Не исключалась, наконец, вероятность заключения Россией сепаратного мира (сообщения из шести регионов)⁶⁶. Макговерн допустил возможность того, что нацисты попытаются предложить мир России, он мотивировал это ссылкой на объявленную Сталиным цель войны — освобождение территории СССР. Касаясь этого же заявления советского лидера, «Нью стейтсмен энд нейшн» предположила, что в случае отсутствия договоренности с западными державами Сталин может действовать независимо от них. Газета утверждала, впрочем, что спекуляции насчет выхода СССР из войны никогда не получали в Британии такого распространения, как в США, и приветствовала решение о созыве конференции министров иностранных дел трёх государств⁶⁷.

Отклики на Московскую (1943 г.) конференцию. Тегеран — «символ единства» Большой тройки

Дипломатическая подготовка к Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании совпала по времени с развёртыванием стратегического наступления советских вооружённых сил, капитуляцией фашистской Италии и её выходом из войны. Дипломатия и средства массовой информации СССР ставили целью утвердить равноправное положение СССР, наравне с США и Великобританией, при выработке политики в отношении Италии и планов послевоенного устройства мира в целом. Н.Малинин (под этим псевдонимом выступил М.Литвинов) предложил открыть на страницах журнала «Война и рабочий класс» широкое обсуждение послевоенных международных проблем, отметив: Советскому Союзу «будет принадлежать, по всеобщему признанию, один из решающих голосов при организации послевоенного устройства мира; предложения о совместном управлении миром двумя руководящими державам — США и Великобританией, без СССР и Китая, столь же нереалистичны, как попытки его поддержания без участия двух ведущих западных государств»⁶⁸. На статью Малинина сослалась «Нью стейтсмен энд нейшн» 30 октября 1943 г. для подтверждения своего несогласия с идеей раздела мира на зоны влияния. Против в парламенте выступил Гамильтон Керр. Отдав предпочтение согласованной с СССР политике, он защищал концепцию послевоенного партнёрства при условии сохранения Британией её военной мощи и вооружённых сил, достаточных для выполнения «полицейских» функций в различных районах мира⁶⁹.

Советская позиция нашла признание у части общественных кругов и прессы Британии. Айвор Томас заявил в парламенте, что союзники игнорируют, по-видимому, СССР в итальянских делах, что советская пресса выразила по этому поводу недовольство и явно намекнула: если англичане и американцы претендуют на свободу рук в Италии, то СССР выдвинет такие же претензии в Восточной Европе. «Нью стейтсмен энд нейшн» 7 августа 1943 г. писала также об аналогичных высказываниях советской прессы; автор статьи за подписью «экс-дипломат» подчеркнул необходимость принятия тремя союзными странами согласованных решений в отношении Италии. На проведении совместного курса политики трёх государств в отношении Италии, Франции настаивал в палате общин 21 сентября Ф.Кокс. Либеральная и леволейбористская пресса требовала «сообразовать» англо-американские планы с военными успехами СССР. «Какова бы ни была тема переговоров — военные операции или послевоенная политика, — утверждал в "Ньюс кроникл" Кэммингс, — русские будут иметь возможность задавать тон»⁷⁰.

До начала работы Московской конференции (19 — 30 октября 1943 г.) СССР, США и Великобритания смогли договориться относительно условий («кратких» и «пространных») капитуляции Италии и ряда других международных проблем. Укрепление боевого союза трёх государств, как подтвердил Д.Мануильский 24 октября в докладе перед пропагандистами и агитаторами в Москве, нашло выражение в таких международных актах, как согласованные действия союзников в случае перемирия с Италией, как экономическая помощь США и Англии союзным странам «и прежде всего — в Московском совещании, от которого советский народ ждёт действенных решений в области максимального сокращения сроков войны»⁷¹.

Решительное сокращение сроков войны с Германией и её партнерами, вторжение ещё в 1943 г. англо-американских войск в Западную Европу через Ла-Манш оставалось главным требованием советской дипломатии. Оно было поставлено первым пунктом в предложенной СССР повестке дня трёхсторонней конференции⁷². И первая важная статья в советской прессе об открытии конференции, сообщил из Москвы Идену А.К.Керр по поводу статьи в «Правде», обозначила намерение русских выдвинуть, прямым или косвенным путём, военные пункты в центр своей программы переговоров. Комментируя 16 октября другую статью — в газете «Известия», британский посол подчёркивал, что в ней перечисляются случаи уже достигнутых Объединёнными Нациями соглашений и утверждается, что если решится основной, т.е. военный вопрос, то легко будет придти к соглашению и по другим вопросам⁷³.

Тему второго фронта министры иностранных дел обсуждали в Москве на всём протяжении работы конференции. «Единственное решение, к которому русские проявили всепоглощающий интерес, это "Оверлорд"», — телеграфировал 20 октября Иден Черчиллю. Никаких обязательств открыть второй фронт в 1943 г. Сталину не удалось добиться. В особо секретный протокол за подписями глав делегаций (от 1 ноября 1943 г.) было лишь вписано, что советское правительство «принимает к сведению» заявление представителей Англии и США и выражает надежду на осуществление в срок изложенного ими плана высадки войск в Северной Франции весной 1944 г.⁷⁴

Несмотря на то, что операция «Оверлорд» была отложена и точная дата её не зафиксирована, переговоры министров в Москве не проходили в духе конфронтации. Постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании А.Кадоган поставил в известность лорда Галифакса: «В целом атмосфера была исключительно дружественной. Русские в нескольких случаях возвращались к теме второго фронта, но пока это делалось лишь для того, чтобы получить заверения о нашем намерении выполнить уже принятые планы»⁷⁵. Беседуя 21 октября с Иденом, Сталин сделал как бы реверанс в сторону союзников: англо-американская кампания в Италии, признал он, «помогла Советскому Союзу. Немцы больше не перебрасывали свежие резервы на советский фронт»⁷⁶.

Большое место в переговорах заняла тема всеобщей безопасности. Задолго до Московской конференции в странах антигитлеровской коалиции развёртывалась дискуссия относительно характера послевоенного устройства мира и Европы, будущей роли СССР. Рассматривался, в частности, вопрос — необходима ли система международной безопасности, основанная на принципе коллективной ответственности государств, или следует исходить из идеи деления мира на отдельные зоны (сферы) влияния. Правительства западных стран, в том числе Англии и доминионов, с 1943 г. гораздо активнее стали заниматься разработкой планов послевоенной безопасности.

Британская дипломатия, как говорилось выше, с 1942 г. ориентировалась на послевоенное сотрудничество с СССР. Во время визита в Вашингтон (март 1943 г.) Иден поддержал мнение о том, что Организация Объединенных Наций должна создаваться на «мировой», т.е. широкой основе. Черчилль же в качестве контрбаланса России намечал формирование региональных объединённых блоков — европейского, скандинавского, балканского. Посетив вместе с Иденом США и выступая 21 марта по радио, премьер-министр предложил создать «Совет Европы» и «Совет Азии», но лишь мимоходом упомянул о международной организации безопасности. 22 мая 1943 г. он дал ясно понять американским союзникам, что для него будет нежелательно «отсутствие сильной страны на карте между Англией и Россией»⁷⁷.

В СССР выработка концепций послевоенного переустройства мира ускорилась в связи с созданием в сентябре 1943 г. в Наркоминделе трёх комиссий — по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства (комиссия Литвинова), перемирия (комиссия Ворошилова) и возмещения ущерба, нанесённого Советскому Союзу гитлеровской Германией и её союзниками (комиссия Майского). Анализ рабочих документов комиссий позволил ряду историков отказаться — не без оснований — от прежних советских трактовок о последовательно демократическом характере целей СССР и его послевоенных планов⁷⁸. Заметим, однако, что в одной из ранних разработок — записке Литвинова Молотову от 9 октября 1943 г. — был высказан ещё довольно осторожный подход к концепциям деления Европы на противоположные блоки. Литвинов обратил внимание на тот факт, что государственные деятели США и Британии, также как многочисленные авторы книг, выступили в пользу создания международной организации безопасности и руководящей роли четырёх великих держав. В то же время Литвинов привёл различные оценки характера структуры и функций будущей организации, соотношения роли больших и малых государств и др. Подробному разбору была подвергнута редакционная статья лондонской «Таймс» от 9 марта 1943 г., которую Литвинов назвал «крайним (из существующих) выражением концепции деления мира на зоны безопасности с тем, чтобы ответственность за ту или иную зону падала не на всю международную организацию в целом, не на четыре руководящие державы, а на одну или две из этих четырёх держав, наиболее заинтересованных в данной зоне» (подчёркнуто в оригинале). В случае с Европой «Таймс» предлагала возложить всю ответственность на СССР (зона с востока на запада до р. Одер) и на Великобританию (зона с запада на восток до Рейна). В своей записке от 9 октября 1943 г. Литвинов рекомендовал воздержаться от проявления какой-либо заинтересованности в самом принципе деления Европы на зоны, однако не декларировать свое негативное отношение к схемам, «которые не нами выдвигались и не нами защищались»⁷⁹.

Автор статьи в «Таймс» — Э.Карр — продолжал доказывать редактору этой газеты Баррингтон-Уорду необходимость предоставления Сталину свободы рук в Восточной Европе. Карр исходил из того, что после окончания войны советские войска смогут, по-видимому, продвинуться на Запад по меньшей мере до Берлина и распоряжаться в Восточной Европе по своему усмотрению. В силах ли Британия, задавался вопросом Карр, противостоять тогда советской мощи, и даже если у Британии и сохранится сила, позволит ли общественное мнение страны использовать её правительству? Польский историк К.Керстен заметила по этому поводу, что британские и американские политики шли на уступки Советскому Союзу по соображениям политического реализма и послевоенного сотрудничества⁸⁰. По мнению английского историка Дж.Хэслема, статья в «Таймс» явилась пробным шаром, подтолкнувшим в дальнейшем комиссию Литвинова к выработке планов англо-советского кондоминиума в Европе⁸¹.

На Московской конференции 1943 г. затрагивался вопрос о расчленении Германии, который обсуждался западными державами и СССР с начала войны (Сталин впервые высказался в ноябре 1941 г. в пользу разделения в будущем Германии на ряд «более или менее самостоятельных государств»). Министры иностранных дел трёх государств приняли в Москве решение о передаче этого вопроса для детальной разработки в Европейскую консультативную комиссию; ЕКК создавалась в составе представителей СССР, США и Великобритании⁸².

Планами союзников в отношении Германии живо интересовалась мировая общественность. Общественное мнение США и Англии до Московской конференции склонялось к необходимости оккупировать побеждённую Германию и управлять ею в течение значительного периода после войны. Впоследствии парламентские круги и пресса Британии более чётко разделились на сторонников «жёсткого» и «мягкого» обращения с поверженной Германией.

Литвинов в упомянутой записке от 9 октября 1943 г. рассмотрел отношение государственных и общественных деятелей Запада к политике децентрализации Германии, военной оккупации и пр. Он, например, информировал Молотова: довольно значительная группа американских и английских общественных деятелей из страха перед «красной опасностью» и по другим мотивам высказывается, как и после первой мировой войны, против расчленения Германии. Даже Ванситтарт эту идею не проповедует, не говоря о профессоре Э.Керре [Э.Карр], который особенно опасается нарушения всей экономической структуры Европы в случае раздела Германии. Левые лейбористы Д.Притт и Г.Ласки — против, тогда как министры-лейбористы Г.Моррисон и Х.Долтон считают возможным раздробление Германии, в частности, отделение от неё Пруссии. В числе немногих сторонников расчленения Литвинов упомянул профессора Лондонского университета Валентина, а также группу из 36 английских парламентариев во главе с председателем парламентского комитета по иностранным делам Мильном (Уордло-Милн), которая предлагала отделить Восточную Пруссию от остальной Германии и создать независимое государство в Рейнской области с включением в него и Вестфалии⁸³. В опубликованном в английской печати ещё в мае 1943 г. проекте этой группой намечались также такие меры: обеспечить действенную оккупацию Германии, демобилизацию всех её вооружённых сил, контроль над тяжёлой и химической промышленностью⁸⁴.

В аналогичном духе Литвинова информировал и член комиссии Я.З.Суриц, указав в справке от 11 октября 1943 г.: «Боязнь реваншизма, опасение хаоса в Европе и страх перед красной Москвой... составляют сущность высказанных и недосказанных аргументов противников расчленения Германии». Ознакомление с дискуссией в английской и американской печати «приводит к несомненному выводу, что в пользу расчленения (подчёркнуто в оригинале) высказалось сравнительно незначительное меньшинство, и притом не особенно влиятельное»⁸⁵.

В документах отдела международной информации ЦК ВКП(б), относящихся к более позднему периоду, несколько по-иному характеризовались общественные позиции в вопросе о будущем Германии. Так же, как и в записках Литвинова и Сурица, отмечалось, что Группа послевоенной политики внутри консервативной партии, возглавляемая Уордло-Милном, отстаивала необходимость оккупации и расчленения Германии, демобилизации всех её вооружённых сил, установления контроля над тяжёлой и химической промышленностью (эти меры обосновывались группой в меморандумах, опубликованных в мае 1943 и августе 1944 гг.). Вместе с тем называлось имя П.Эйнцига, редактора иностранных отделов «Файнэншл таймс» и «Бэнкер», который шёл ещё дальше Уордло-Милна в требованиях расчленения и деиндустриализации. «Требование о разделе Германии на ряд самостоятельных государственных формаций является общим для большого числа "радикальных" предложений, причём степень самостоятельности отдельных государств в различных предложениях неодинакова», — говорилось в советских обзорных документах⁸⁶.

Более умеренную точку зрения сформулировали консерваторы в программной брошюре 1944 г., высказавшись за военное и экономическое разоружение Германии, но отклонив все проявления «злобной мстительности в отношении германского народа в целом». В пользу снисходительных условий мира выступала «Таймс», которая в 1943 — 1944 гг., как уже упоминалось, пропагандировала идею раздела Европы между СССР и Англией на две зоны, с преобладающим влиянием каждой из двух стран в отведённой им зоне; газета высказывалась против ослабления Германии и считала её расчленение «паллиативом» безопасности, рекомендуя обеспечение безопасности с помощью «организованной гегемонии сил», осуществляемой в Европе Англией и Россией — как от имени Объединённых Наций, так и помимо них⁸⁷.

В опубликованном по окончании Московской конференции коммюнике говорилось об атмосфере взаимного доверия при принятии решений, в том числе касавшихся ускорения конца войны и обеспечения всеобщей безопасности. Декларацию четырёх государств по вопросу о всеобщей безопасности 30 октября 1943 г. подписали три министра иностранных дел и посол Китая в СССР, признав необходимость учреждения в возможно короткий срок всеобщей международной организации сил для поддержания международного мира и безопасности⁸⁸.

На Британских островах с удовлетворением комментировали результаты Московской конференции, также как доклад Сталина 6 ноября 1943 г. по случаю XXVI годовщины Октябрьской революции, особенно раздел об укреплении антигитлеровской коалиции и развале фашистского блока. Московские переговоры и речь Сталина, вместе взятые, утверждала «Таймс», «Разбили последние иллюзии как врагов, так и слабых духом друзей, которые сомневались в возможности длительного сотрудничества» (подавляющее большинство американских газет, как заявил Молотову А.Гарриман 17 ноября, горячо одобряет решения конференции). «Нью стейтсмен энд нейшн» считала, что советский лидер и печать воздали должное американской и британской помощи России, а русские сделали позитивный шаг к устранению подозрений.

Керр телеграфировал 7 ноября из Москвы: союзники должны быть довольны той частью речи Сталина, которая относится к внешней политике и к оценке британских и американских военных усилий⁸⁹. Посол имел в виду позитивную оценку, но на самом деле речь содержала лишь полупризнание заслуг союзников. Сказав, что они своими боевыми действиями и поставками вооружения «значительно обеспечили успехи нашей летней кампании», Сталин всё же не счёл возможным оценить операции союзных армий на юге Европы как второй фронт («но это всё же нечто вроде второго фронта»)⁹⁰.

Завершению Московской конференции сопутствовал новый подъём симпатий к СССР. У отдельных британцев, впрочем, было замечено «утомление» от постоянных похвал в адрес советского союзника; кое-кто думал: «Мы умиротворяем Россию»; другие высказывали опасения по поводу будущего Польши и Прибалтики. В сводке для министерства информации 18 ноября впервые появилась фраза: «Требования второго фронта исчезли...»; значительно ослабли подозрения насчёт России и «красной опасности для Европы»⁹¹.

11 ноября 1943 г. палата общин заслушала заявление Идена о московских переговорах. Наиболее важным парламентарии сочли признание конференцией необходимости сотрудничества трёх держав не только в ведении войны, но и в организации длительного мира (Ст.Кинг-Холл). Лейборист М.Прайс подверг критике как британские методы борьбы с Советской Россией после Октябрьской революции, так и советскую политику колебаний между «революционным мессианством» и полной изоляцией от внешнего мира. Англосаксы, утверждал он, не могут одобрять советские методы, но им следует помнить, что история и традиции России отличны от британских, что необходимо искать взаимопонимание. У.Эллиот отметил наличие в Англии глубокого, «почти мистического» стремления к сближению с СССР и призвал к выдвижению позитивных предложений. Дж.Мэкстон, напротив, выразил сомнение в возможностях британского консерватизма, американского капитализма и Советской России плодотворно сотрудничать в послевоенные годы⁹².

БИОМ, напомнив, что союзники договорились на Московской конференции продолжить сотрудничество и в условиях мира, задал 20 ноября такой вопрос участникам опроса: «Ожидаете ли Вы, что они будут (или не будут) способны работать совместно после войны?». Утвердительно ответили 55 %, отрицательно — 21, затруднились с оценкой — 24⁹³. Иными словами, если подавляющее большинство британцев подтверждало своё стремление к сотрудничеству с СССР и США, то достаточно полной уверенности в способности трёх государств продолжить после войны сотрудничество не было.

Отношения с советским государственным и партийным руководством, характер послевоенного урегулирования не могли не интересовать лейбористов. Ещё весной 1942 г. известный теоретик лейборизма и член Исполкома лейбористской партии профессор Г.Ласки выдвинул идею — вступить в контакт с ВКП(б) для обсуждения вопроса об объединении международного рабочего движения. Г.Димитров, однако, воспринял эту инициативу как довольно подозрительную. В письме Сталину и Молотову 5 мая 1942 г. он назвал её «политически нецелесообразной и вредной» и предложил посоветовать руководству КПВ никак не ангажироваться; Сталин одобрил такую линию⁹⁴.

42-я ежегодная конференция лейбористской партии в июне 1943 г. отложила рассмотрение предложения об отправке делегации Национального исполкома в СССР для переговоров с ВКП(б). Это предложение, по сведениям Х.Долтона, получило в принципе одобрение СССР, но до открытия второго фронта отправку «миссии доброй воли» советская сторона считала затруднительной⁹⁵.

Повестка дня возможных переговоров с ВКП(б) обдумывалась в международном подкомитете Национального исполкома лейбористской партии. Г.Ласки предлагал, в частности, приступить к совместному изучению вопросов об оказании максимального влияния в интересах достижения победы над фашизмом и разоружения агрессивных держав, о содействии полному осуществлению провозглашенных Рузвельтом «четырёх свобод». Более чёткие предложения содержались в представленном международному подкомитету 16 ноября 1943 г. проекте Х.Долтона (проект был принят в апреле следующего года), который предусматривал сотрудничество Англии, США и СССР в качестве необходимой основы новой международной организации безопасности и, подчёркивая угрозу со стороны Германии, намечал переселение немецких национальных меньшинств. Незадолго до этого Долтон отклонил публикацию комментариев У.Арнолд-Фостера к Атлантической хартии в качестве официального документа лейбористской партии. Арнолд-Фостер предполагал связать Англию обязательством передачи Эфиопии порта Массави, а о. Формоза — Китаю, однако высказался против польских притязаний на Восточную Пруссию и советских — на Прибалтику⁹⁶.

Официальная установка для делегации Исполкома в случае её отправки в СССР для переговоров с ВКП(б) определялась в пространном документе, принятом на заседании международного подкомитета в Транспорт-хауз 14 декабря 1943 г. Членам делегации предписывалось обсуждать вопросы развития взаимоотношений Англии и СССР, политики в отношении освобождённых стран, международной безопасности, невмешательства обеих партий во внутренние дела других стран и «демократических социалистических движений», содействие экономическому сотрудничеству и двусторонней торговле. Лейбористская партия, значилось в этом документе, с энтузиазмом одобряет англо-советский договор «как конкретное выражение намерения наших двух стран тесно сотрудничать друг с другом и остальными Объединёнными Нациями в процессе мирного урегулирования и реконструкции... принимать вместе с другими государствами предложения о совместных действиях в целях сохранения мира и противодействия агрессии в послевоенный период...». Особо выделялись задачи достижения полной победы над фашизмом и принятия мер коллективной безопасности, исключающих возможность повторения агрессии и нарушения Германией мира в Европе⁹⁷.

Таким образом, Национальный исполком лейбористской партии незадолго до встречи Большой тройки в Тегеране наметил достаточно обширный список тем для обсуждения в Москве. Однако идея переговоров на партийном уровне не была воплощена в жизнь, т.к. в конечном счёте, как мы увидим, в Лондоне приняли решение направить в СССР парламентскую делегацию и включить в её состав представителей не только лейбористской, но и других партий.

Тегеранская конференция Сталина, Рузвельта и Черчилля (28 ноября — 1 декабря 1943 г.) обозначила самый высокий с начала Отечественной войны уровень союзнических отношений. Были приняты важные военные решения: проведение союзниками в течение мая 1944 г. операции «Оверлорд» (вторжение в Северную Францию) с одновременной высадкой десанта в Южной Франции; поддержка операций на Западе примерно одновременным наступлением советских войск на восточном фронте. Сталин, Рузвельт и Черчилль в опубликованной за их подписями Декларации трех держав выразили решимость «работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время»⁹⁸. Конференция представила, по словам «Манчестер гардиан», «символ единства, которое до сих пор отсутствовало»; самым важным её успехом, с точки зрения советской дипломатии, явились военные решения⁹⁹. 1 декабря Черчилль телеграфировал Эттли: «...Отношения между Британией, США и СССР никогда не были столь сердечными и близкими. Все военные планы одобрены и согласованы»¹⁰⁰.

Советские средства массовой информации подробно освещали массовую кампанию одобрения тегеранских решений, развёрнутую в СССР на многочисленных собраниях и митингах. Британским и американским дипломатам, сообщил 13 декабря в Лондон Дж.Бальфур, предоставили возможность заранее, до их опубликования, ознакомиться с передовыми статьями «Правды» и «Известий». Советская реакция на Тегеранскую конференцию, по словам другого британского дипломата, Дж.Уилсона, выражена в форме, которая до сих пор применялась только к крупным внутриполитическим событиям¹⁰¹. Тегеранские решения «ещё больше усилили растущее чувство уверенности в стране, осознание её силы и влияния на международную политику», — отмечалось в записке Форин офис от 22 декабря 1943 г. Решения открыли русским перспективу скорой победы, а также создали атмосферу ещё более дружественного отношения к партнёрству с двумя союзными странами¹⁰².

Лондонское радио также ознакомило своих слушателей с итогами переговоров Сталина, Черчилля и Рузвельта, с текстом Декларации трёх держав. По понятным причинам дата и место открытия второго фронта здесь не назывались. Фраза Декларации насчёт достигнутого полного соглашения «относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга», особо подчёркивалось радиокомментаторами. Немало славословия было допущено в адрес «человека из стали», похвал «искусной руке великого военного вождя»¹⁰³.

В конце года не ослабевал интерес британской общественности к военным кампаниям на советско-германском фронте и в Италии. Очень редко встречались утверждения типа того, что успешное контрнаступление вооружённых сил СССР не смогло бы развиваться без помощи со стороны Британии, её бомбардировок Германии (Р.Пёбрик). (Обращает на себя внимание, что партийная пропаганда СССР и после Тегерана продолжала подчёркивать сталинское заявление о том, что военные действия союзников на юге Европы не являются ещё вторым фронтом ¹⁰⁴.) Сводки для министерства информации изобиловали ссылками на глубокое удовлетворение результатами Тегеранской конференции, хотя неполнота информации о военных решениях вызвала у англичан известное разочарование, «желание к действиям, а не словам». Но сам факт поездки Сталина в Тегеран, за пределы советской территории, считался «удивительным»¹⁰⁵.

В Британии преобладали восторженные оценки операций советских вооружённых сил, военного искусства СССР и мужества его воинов. Инженер Джордж, участник союзного конвоя с военными грузами для СССР, признался, что многим его соотечественникам хочется собственными глазами увидеть отважных советских солдат, с таким умением осуществляющих разгром лучших дивизий Гитлера. Виконт Хинчингбрук процитировал в палате общин выдержку из тронной речи короля Георга VI, содержавшую высокую оценку наступательных операций советских армий. Говоря о британских поставках России, Хинчингбрук утверждал, что мощь Германии подорвана собственными усилиями советского союзника. «Нью стейтсмен энд нейшн» следующим образом подытожила список военных итогов 1943 г., достигнутых армиями трёх союзных государств: «Ничто из того, что совершено нашим оружием, не может идти ни в какое сравнение с высвобождением всей территории России в районе между Волгой и Днепром. Отступление от Сталинграда к Киеву предрешает судьбу нацистской империи»¹⁰⁶.